3 июля 1905 г., Саратов

      Моя ненаглядная, сегодня выспался до 8 1/2 ч<асов>., т. к. воскресенье, вчера отдохнул немного в театре на «Джентльмене» и сегодня чувствую себя бодро и хорошо, тем более что свежо и все последние дни идут хорошие дожди.

      Сам «Джентльмен» играли оч<ень> хорошо, и я вспомнил, что Ты любила эту пьесу. В ложе были Кнолли, Арбенев, и потом пришел Корбутовский. В антракте пили чай. Сегодня был у меня Букарь, очень Тебя любит и кланяется.

      В губернии крупного за последние дни ничего не было, кроме забастовок в имениях и угроз, но мне посылают еще казаков. Теперь острый вопрос с докторами – эта докторская драма должна разрешиться до 15 июля. Я послал весьма умеренный ответ, в котором отмечаю, что различаю два течения – прогрессивное и разрушительное – и борюсь только против последнего и не верю, что врачи хотят подать руку элементам разрушения и насилия, и, несмотря на какие бы то ни было угрозы, я свой долг исполню и сохраню порядок и спокойствие, которых властно требует общество для проведения реформ. Вместе с тем я готовлю туда врачей (нашел уже четверых), надеюсь, что несколько человек получу из Петербурга и пошлю их в уезды с сестрами милосердия.

      Бог поможет мне, надеюсь, выйти и из этого затруднения.

      Были сегодня в Галкинском приюте, смотрели забор, который хорош, дети здоровы, Лейкиной я приказал до возвращения ее отца с войны не переводить в православие. Она очень на вид истощенная – кажется, у нее английская болезнь.

      Мне так жаль, что я не вижу, как развивается мой сыночек. Так тянет к Тебе, солнцу моей жизни.

      Что наши лошадки?

      Целую Тебя, цветик Ты мой, когда-то расцелую Тебя «всурьез», как говорят мужики?

      Люблю.

      Кто пишет адреса? Я сначала пренебрежительно смотрел на эти конверты и открытки и открывал их последними. Сегодня нет письма – такая обида.