5.

      На другое утро мы прощались с Сакурой в аэропорту.

      – Значит, я один из многих? – энергично заиграл я желваками.

      Сакура порывисто обняла меня тонкими руками.

      – Дурачок, – прошептала в ухо, – иначе он убил бы тебя. Медный таз самурайский меч разрезает, как вологодское масло.

      – Ты всем это говоришь?

      – Тебе первому, – на глазах девушки блеснули слезы. – Хочешь, я уеду с тобой в снежную и страшную Россию? Там, правда, повсюду всюду бродят медведи, а мужики отплясывают перед Кремлем в красных козлиных сапогах?

      – Ну, зачем же? – насторожился я. – У меня там жена, дети, алименты… Какие медведи? Ты путаешь с шапито.

      – Вот видишь…

      – К тому же, я еще ни разу не надевал красные сапоги.

      В самолете я прочитал в свежей газете о камикадзе. Он, в знак какого-то протеста, протаранил на стальном скутере китобойное российское судно.

      Был ли этим камикадзе знакомый мне Хакиро-Сан?

      Не уверен.

      Я плохо его знал.

      Мне он никогда не нравился.

      Я не вел с ним бесед о китах.

      Хотя поговорить именно об этом стоило.

      Короче! Итальянский министр земледелия срочной телеграммой вызвал меня в Триест.

      Глава 2

      ПОЛНОЧНЫЙ ЭКСПРЕСС

      1.

      Поезд «Рим – Триест» отбывал в воскресенье, в 1.30 ночи.

      Я стоял на перроне, поеживаясь. Даже бобровый, в алмазной пыли воротник, не спасал от дикого мороза, как бедствие, опустившегося на Европу.

      Проводник хлюпал носом в багровых прожилках и недоверчиво смотрел на мои «с иголочки» валенки.

      Россиян до сих пор недолюбливают в Средиземноморье.

      – Синьоры! Синьорины! Уно моменто! Престо! Аривидерче! – с легкой хрипотцой по-итальянски балаболил проводник. Он просил всех срочно прощаться.

      И тут на заснеженном перроне появилось видение.

      Дама!

      И какая?!

      Высокая.

      Изящная, как африканская пантера.

      Или, как уругвайская лань.

      За ней, шаркая ногами в бирюзовых калошах, брел квадратный старик с глумливыми глазками и отвисшей, слюнявой, даже на морозе, нижней губой.

      Я покачнулся от столь явного контраста небесной красоты и умопомрачительного уродства.

      – Павел, – пропело бархатное контральто, – какое у нас купе?

      Все это было произнесено на чистейшем русском. Встретить соотечественников в Риме! Какая удача!

      Я широко улыбнулся.

      – Нумер пять, – брезгливо обронил господин и, взглянув исподлобья, оттолкнул меня острым