Провидец Энгельгардт. Михаил Антонов
Читать онлайн книгу.
щи да квас – сколько составляют? восемь серебра…
– Ну, начинай, Кондратий: щи да квас…
– А там овёс пойдет…
– Овёс после… ты ассигнацию-то вынь: по ней будем смотреть…
– Не сбивай!.. Э!.. вот тебе и работа вся: с одного конца счёл, с другого забыл.
Через час, после нескольких вразумлений мужикам, хозяин, придерживая одной рукой деньги, другой счеты, вышел вон из избы…
– По скольку же он клал за овёс?
– А кто его знает…
Ребята, будет вам спорить; пустим всё на власть божью!
– Да, нынче так пустим, завтра пустим, этак до Москвы десять раз умрёшь с голоду!..
– Ивлий! не знаешь ли: пять да восемь – сколько?
– Пять да восемь… восемь… А ты вот что, малый, сделай, поди острыгай лучиночку и наделай клепышков, знаешь…
Наконец мужики бросили все расчёты и, перекрестившись, съехали со двора…
Верстах в пяти от станции, на горе, один мужик крикнул:
– Эй, Егор!.. А ведь я сейчас дознал, что хозяин-то меня обсчитал.
– И меня, парень, тоже.
И начался продолжительный спор».
Даже я, живущий на полтораста лет позже, чувствую, насколько надумана эта ситуация и сколь далёк язык писателя от языка настоящего крестьянина. (К этому рассказу я вернусь в конце данной главы.)
В начале 1860-х годов в журнале «Современник» печатались «Письма из Осташкова» Василия Слепцова, сторонника Чернышевского. Он пытался устроить «коммуну» и сочувствовал идее женского равноправия. Город Осташков многим современным россиянам известен как конечный пункт железной дороги, откуда открывается путь к красотам озера Селигер, в 1960-е годы – любимого места отдыхающих и туристов. За сто лет до этого Осташков имел хорошую репутацию, поскольку выделялся из числа российских городов того же класса своим благоустройством, в нём были каменные мостовые, газовое освещение, пожарная команда, музыкальный оркестр, библиотека… Хотя письма Слепцова – об уездном городе, но там немного говорится о крестьянах и помещиках ближайших деревень. Всё бы хорошо, но Слепцов был, как признают даже и благожелательно относящиеся к нему критики, писателем крайне тенденциозным. Он приехал в город как «нигилист», чтобы всё «обличить» и «осмеять» (даже и тон его писем, с претензией на красивость, неизменно язвительный). Поэтому и серьёзно говорить о познавательной ценности его суждений о деревне, на мой взгляд, не приходится. Вот, в доказательство, фрагмент разговора барина с мужиками, которые пришли к нему с просьбой о выделении им земли получше:
«Барин смягчился совсем и даже стал шутить.
– Нет, постойте. Я вам сейчас велю водки дать. Эй! Кто там? Подать водки моим мужикам по рюмке. Вот видите, – продолжал он из другой комнаты, – я зла не помню. Бог с вами. Я вам все прощаю. Я за вас хлопочу, а вы что? Вы моим лошадям овса пожалели. Бесстыжие ваши глаза! А? Не стыдно? А? Мошенники! Мошенники! А? И не стыдно? А? Овса пожалели!
Мужики молчали.
– Антон!