Черное зеркало колдуна. Лариса Капелле
Читать онлайн книгу.
Выход один: срочно приниматься за дело».
Вдохновленная собственными размышлениями, Кася быстро пробежала глазами предложенный договор, внутренне присвистнула, увидев размеры гонорара, даже торговаться не надо было, они и так превзошли самые смелые ее ожидания, выслушала объяснения и, запросив дополнительную информацию, договорилась о следующей встрече на завтра. Сегодня был понедельник, выходной день в галерее Сессилии, поэтому лично с сотрудниками Касе познакомиться не пришлось.
Сессилия проводила Касю и с облегчением вздохнула: принятое решение казалось ей единственно правильным. Она просто обязана была выйти на след зеркала, прежде чем оно попадет в руки ее хорошего, можно сказать, любимого знакомого. Сессилия Гласс была готова на все. Она должна быть первой. А девушка станет ее орудием. И иногда человеческая жизнь значит не так уж много…
Москва, август 1589 года
Подьячий Земского приказа Федор Басенков мерил шагами залу. Писец Артемий Фокин старательно скрипел пером. Приказная изба в этот вечерний час уже опустела, писцы разошлись. Ярыги еще раньше разбежались, в такую позднюю пору просителей не было, а значит, и подношений ждать было нечего. Артемий тихонько вздохнул, воздух в приказной избе уже выстыл, а дров подкинуть некому. А Басенкову хоть бы хны, носится по горнице как угорелый. Артемий искоса взглянул на начальника и снова вздохнул. Эх, молодо-зелено, никакой степенности, порывист, как молодой скакун, только что копытом не бьет и узды не закусывает! Подьячий действительно для своего чина и безродности был молод, всего двадцать пять годков, высок, широк в плечах и собой недурен. Недаром бабы заглядывались. Каштановые волосы и бороду стриг коротко, одежду предпочитал самую простую, но удобную. Работал много, на износ, и своим подчиненным спуску не давал. Поэтому и быстро из писцов вырос в подьячие. А потом и вовсе стал подьячим «с приписью», то есть, можно сказать, дьяком, и подчинялся напрямую судье Земского приказа окольничему Григорию Борисовичу Васильчикову. Фокин взгрустнул по былым, хорошим временам, когда подьячим «с приписью» был Иван Суворин, вот с кем жилось не тужилось. А этот, гусь молодой, все думу думает, нет чтобы домой, на покой. На столе подьячего возвышались бумажные стопы, с правой стороны одна повыше, уже прочитанная, а с левой пониже, до которой руки пока не дошли.
– Что-то тут не так, – беспокойно пробормотал Федор.
– А что не так? – удивился Артемий. – Третьего дня потревожились, а сейчас вроде ничего. За ночь вроде никакого душегубства не случилось, иначе приставы нам тут же доложили бы. Все спокойно…
– Спокойно, говоришь? Вот то-то и дело, что спокойно, а мне такая тишь да благодать не нравится! – покачал головой Басенков и пуще прежнего по палате забегал. У Артемия от такого круговертия в глазах потемнело.
«Ишь ты, тишь да благодать ему не нравится, неугомонному, вот и сиди тут!» – с тоской подумал служивый и, зевнув и перекрестив для благообразия рот, продолжил выводить буквы, старательно скрипя пером.
Федор