Севка понял, что речь идёт о школе, и заторопился – занятия начинались в восемь утра по местному времени.

      По улице они шли быстро, почти бегом. Севка ворчал:

      – Город называется. Ни троллейбусов, ни трамваев. Ни одного настоящего дома, сплошные кибитки, да и тех не разглядишь за дувалами. Дувалы грязные, хоть бы побелили. Мостовая узкая, какие-то канавки ненужные, и народу никого нет.

      Андрей Петрович слушал, слушал. Потом ему надоело.

      – Не с той ноги ты встал, что ли? Или забыл, что мы в Средней Азии? Дувалы высокие, чтобы тень была большая. Улицы узкие, чтобы воздух в них втягивался, как в трубу, чтоб прохладно было. Канавки, говоришь… Мог бы догадаться, что это арыки. Придёт время поливки садов и огородов – в них воду пустят.

      – А почему дувалы грязные?

      – Сухо здесь, пыли много, песку. Да ты лучше посмотри, какие ворота в этих дувалах.

      Ворота и калитки, в самом деле, были замечательные – крепкие, деревянные, сверху донизу покрытые резными узорами.

      – Ну ладно, ворота красивые. А почему людей нет?

      – Во-первых, есть.

      – Разве это люди? – Севка кивнул на двух мальчуганов лет четырёх или пяти. Оба были в тюбетейках, в длинных брюках, но без рубашек и босиком. С деловым видом мальчишки барахтались в пыли.

      – А это? – Папа показал на женщину, появившуюся из-за угла.

      – Это называется не «люди», а «редкие прохожие».

      – Упрям ты, Всеволод. Сколько жителей в Ленинграде, помнишь?

      – Четыре миллиона.

      – А здесь сорок тысяч, в сто раз меньше. Из-за жары здесь жизнь начинается раньше, и все уже давно на работе.

      – Здравствуйте, – сказала женщина.

      – Доброе утро, – ответил Андрей Петрович.

      – Разве ты её знаешь? – спросил Севка, когда женщина прошла мимо.

      – Нет. И она нас не знает. Просто видит, что мы приехали к ним в город, вот и приветствует