Опять зажмурилась, досчитала до десяти, открыла глаза.

      Город был на месте.

      Человеческий разум обладает уникальной способностью к самообману.

      Мой эту способность исчерпал.

      Нет, он, конечно, пытался это как-то объяснить, но…

      С высоты смотровой башни на мосту я разглядывала город в розовой дымке тумана и пыталась убедить себя, что это какой-нибудь европейский городок косит под старину.

      Не получалось.

      Дело было не только в отсутствии неоновых витрин и малейшего намека на телефонные будки или электричество, которые могли маскировать ради аутентичного вида или я могла не заметить из-за проклятого тумана.

      Восходящее солнце высветило полотно, составленное из кирпичных и деревянных зданий от двух до пяти этажей, прошитое улочками и широкой лентой затуманенной реки. Кое-где над домами торчали шпили, но не было ни одной настоящей высотки.

      Тысячи печных труб исторгали вонючий дым.

      Тысячи труб обычного печного отопления. В каждом доме. До горизонта.

      По улицам, несмотря на ранний час, сновали телеги и экипажи, запряженные мохнатыми рогатыми подобиями буйволов и динозаврами – эти, в отличие от кативших ночной кеб, передвигались на четырех ногах.

      Даже самые бедные на вид женщины ходили в платьях до земли.

      По ту сторону моста мальчик лет десяти чистил ботинки мужчине во фраке и остроконечном колпаке. Получив монетку, подхватил свой ящик и бросился под ноги другому прилично одетому мужчине и к следующему, пока не нашел того, кто позволил начистить свою обувь.

      Пальцы, которыми я сжимала кованые перила смотровой площадки, окоченели, но разжать их я не могла.

      В очередной раз зажмурилась, досчитала до десяти, открыла глаза.

      Город по-прежнему расстилался внизу.

      Как и огромный тринадцатипролетный мост через реку тумана, на который я набрела после долгих блужданий.

      Между двенадцатью пролетами располагались каменные оскалившиеся химеры в броне, а на третьем от противоположного берега пролете возвышалась башня со смотровой площадкой наверху.

      На этой-то площадке меня и накрыло осознание, что все плохо.

      Вряд ли на просторах моей необъятной родины существует подобный город.

      До меня доносились обрывки тявкающе-мявкающей чужой речи.

      Прилетел запах пирожков. В животе заурчало. Показалось, что желудок приклеивается к позвоночнику, и я очнулась от оцепенения.

      Где бы я ни находилась, мне нужно поесть. Высушить одежду (удивительно, что в своей, влажной от тумана и пота, я еще не окоченела). Обратиться за помощью в правоохранительные органы.