Сновидений не было, после пафнутьевского самогона обычно просто проваливаешься сквозь матрас, лавку, пол, фундамент и засыпаешь в тепле где-то на уровне ядра Земли. Тихо, мирно, ни о чём на свете не беспокоясь. Сны в данном контексте лишние, право слово.

      Рано утром, часов в пять-шесть, меня разбудил холодный кожаный нос, тыкающий в шею. Это опять Гесс, выгуливать его – одна из моих прямых обязанностей по дому. Старец рассказывал, что пару лет назад в район зачем-то приезжало высокое начальство из Москвы и привезло с собой беременную суку-добермана.

      Видимо, кому-то очень надо было избавиться от породистой собаки, поскольку её «случайно» забыли на показательной частной ферме. Брошенная псина родила четверых щенков.

      Не знаю её судьбу и как выжили в наших северных широтах остальные, но вот один малыш, Гесик, достался старцу Пафнутию. Который, кстати, не хуже любого опытного ветеринара купировал ему хвост, правильно подрезал и поставил уши, так что к моему переезду двухлетний жеребёнок уже был страхом и гордостью всей деревни.

      – Я встал. – Мне пришлось быстро подняться, не дожидаясь, пока Гесс, уязвлённый моим равнодушием и нежеланием поиграть, пустит в ход зубы.

      Нет, он ни капли не злой, даже наоборот, жутко дружелюбный пёс в шикарном ошейнике ручной работы с серебряными крестами и тиснёной молитвой «Спаси и сохрани». Ошейник заказал сам старец и велел не снимать, поскольку именно слова «спаси и сохрани» первыми приходили на ум при виде клыков этого зверя. Кто видел, тот поймёт.

      Но Гесс очень добрый пёсик, именно поэтому искренне не понимает и огорчается, почему кто-то отказывается погладить его мосластый зад или отдать «голодной собачке» всю свою еду за столом. А обиженный доберман – это, знаете ли, всегда чревато…

      – Глажу, глажу, – поспешил я заняться своим первоочередным делом наутро. – А теперь идём гулять!

      Пёс в восторге облизал мне лицо и рысью упрыгал в сени, вернувшись со своей гулятельной фуфайкой и зимней солдатской шапкой в зубах. Мою обычную одежду составляли те же чёрные джинсы, чёрный армейский свитер и вполне себе готическая чёрная ряса. Полчаса беготни по двору, счастливого лая, кубометров взрытого снега, сбивания меня в сугроб, пометки всех важных столбиков, утверждения, что жизнь прекрасна, – и бегом домой греться.

      Молитва, умывание, завтрак всегда шли следом в произвольном порядке.

      Отец Пафнутий, надо признать, был довольно прогрессивный