– Не знаю, стоило ли нам сюда приходить, – проговорила Надежда, увидев толпу людей перед входом в морг.

      Среди них не было ни одного знакомого лица.

      То есть как раз одно знакомое лицо было – посреди толпы стояла Елена в черном старомодном костюме, с черной же кружевной косынкой на голове, но и ее лицо можно было только с натяжкой назвать знакомым – такое оно было безжизненное и неподвижное.

      Не лицо, а театральная маска, выражающая… нет, не скорбь, как можно было бы ожидать, а растерянность, глубокую опустошенность и отстраненность. Точно, она какое-то сильное успокоительное пьет, сразу видно.

      Рядом с Еленой стояла женщина с квадратными плечами и квадратным напудренным лицом, на котором выделялись маленькие подозрительные глазки. Она цепко, по-хозяйски держала Елену за локоть и посматривала по сторонам, словно чего-то опасалась.

      – Ну, как же не прийти… – возразила Антонина Васильевна, – соседи все-таки… поддержать надо человека…

      – Ее и так есть кому поддержать, – Надежда кивнула на квадратную женщину.

      – Ну, все равно, как же не прийти на похороны! Надо же, как говорится, последний долг… – проговорила Антонина, но уверенности в ее голосе не было.

      Надежда хотела сказать, что Елена вряд ли заметила бы их отсутствие, но решила промолчать.

      Антонина Васильевна, которой обыкновенно были чужды сомнения и колебания, направилась прямиком к Елене. При этом она сильно хромала, и Надежда вынуждена была поддерживать ее – без этой поддержки Антонина не смогла бы далеко уйти, хоть и с палкой.

      Подойдя к безутешной вдове, Антонина Васильевна проговорила с точно выверенной долей сострадания:

      – Прими, Лена, наши соболезнования! Очень, значит, сочувствуем твоему горю…

      Елена никак не отреагировала на ее слова, как будто не слышала их, даже головы не повернула. Зато квадратная женщина, державшая ее за локоть, быстро оглядела женщин подозрительным взглядом и строго осведомилась:

      – С работы?

      При