Он очнулся от удушья, попытался разжать зубы, открыть рот, чтобы вздохнуть, и ощутил, как лицо – глаза, губы, нос, нижняя челюсть – все закаменело, покрытое чем&то сырым и тяжелым. Первой мыслью было: его опять мучают охранники, втоптали в землю, забили сапогами голову в болотную грязь и бросили умирать. И это осознание насилия заставило Мастера сопротивляться; он не в силах был поднять голову, но дотянулся рукой и стал отковыривать, сгребать вязкую, сохнущую массу. Наугад, скрюченными пальцами он зацепил твердую кромку возле уха и одним движением сорвал с лица облепляющую тяжесть, как коросту.

      Перед глазами возникло чужое расплывчатое лицо, и тотчас раздался панический картавый голос:

      – Он жив! Доктор! Вы сказали: он уже мертв, – а он еще жив! Он сорвал гипсовую маску!

      Мастер сморгнул белесую пелену – рядом с незнакомцем появилась Лидия Игнатьевна.

      – Господи…

      – Пить, – попросил он. – Воды…

      Перепуганная сиделка сдернула с его головы бинт, которым была подвязана челюсть, приложила к губам край стакана, но руки ее тряслись, вода разливалась.

      Тогда он приподнялся, высвободил вторую руку, сам сделал несколько глотков, после чего растер лицо, перепачканное гипсом, и мокрую грудь.

      – Горит, – пожаловался. – Больно…

      В изголовье оказался еще и врач, таращил глаза, мотал головой.

      – Не может быть… Консилиум установил смерть…

      – А я предупреждал! – прокартавил незнакомец. – Я же вам говорил, следует дождаться трупного окоченения!

      Быстрее всех справилась со страхом и паникой Лидия Игнатьевна, схватила полотенце, стала вытирать лицо академика.

      – Уйдите отсюда! Все уйдите отсюда! Оставьте нас!

      Только сейчас он обнаружил, что на улице свет – должно быть, раннее утро, ибо солнце доставало окна кабинета уже в седьмом часу. И это обстоятельство неприятно его поразило.

      – Не хочу, – проговорил Мастер. – Зачем… рассвет? Неужели я…

      – Да, уже утро, – уставшим и оттого почти спокойным голосом отозвалась Лидия Игнатьевна. – Как вы мучились, господи… И вроде бы все кончилось, пришел специалист снимать маску…

      – Все болит, – признался он. – Почему я не умер?

      – Вы умерли… В шесть утра был последний консилиум…

      – Почему я… снова жив?

      – Это знает лишь Всевышний…

      – Мне больно…

      – Сейчас позову доктора, поставит обезболивающее…

      – Я запрещаю.

      – Но у вас опять будут… страшные судороги… На это нельзя смотреть.

      – Вы обязаны… исполнять