Александр Македонский, или Роман о боге. Морис Дрюон
Читать онлайн книгу.панический страх, и они поспешили предложить Филиппу заключить договор о мире и дружбе. Как это часто бывает, те, кто предсказывал поражение, и были назначены для ведения переговоров о его последствиях. В состав посольства вошел и Демосфен.
На второй год Сто восьмой олимпиады[18] в Пеллу прибыла делегация из Афин в составе десяти человек, среди них были Ктесифон, Эсхин и Филократ. Филипп организовал им грандиозный прием с застольями, празднествами, декламациями и танцами для того, чтобы доказать афинянам, что он не необразованный и грубый варвар, как они считали. Посланцы были в восторге от радушной встречи, некоторые из них признались, что Филипп самый приятный человек в мире, какого им довелось видеть. Только Демосфен был мрачнее тучи. Весь его вид – глубоко посаженные неулыбчивые глаза, обострившиеся скулы, желтый цвет лица, опущенные уголки губ, скрывающиеся в короткой бороде, глубокие морщины между бровями – свидетельствовал о высокомерном презрении, как будто почести, которые ему оказывали, были для него в высшей степени оскорбительны.
Все время пути до Пеллы Демосфен потратил на подборку аргументации, уточнение претензий и требований к македонянам. Повсюду он заявлял, что на переговорах сумеет заткнуть рот Филиппу, заставит его принести извинения и возместить ущерб. Он был абсолютно уверен в себе, а потому убедил своих спутников выступать в порядке старшинства, что давало ему право, выступая последним, так как ему еще не исполнилось и сорока лет, огласить выводы делегации.
Когда настал черед Демосфена произнести речь, которую с нетерпением ждали, он неожиданно потерял дар слова. Перед лицом царя, которого он так часто задирал и оскорблял издалека, речь его превратилась в невнятное, чуть слышное бормотание, а вскоре он и вовсе умолк. Можно было подумать, что все его усилия стать оратором, когда он набивал рот галькой, старался перекричать шум волн, карабкался на кручи, пропали даром. От страха он начал заикаться пуще прежнего. Сидя в окружении македонских советников, Филипп спокойно, с показным доброжелательством рассматривал его своим единственным глазом. Чем больше иронии читалось на лице царя, тем больше терялся и путался Демосфен. Под рукой у него лежали на записных дощечках подготовленные заметки, однако он так и не сумел воспользоваться ими, потому что, в смятении уронив их на пол, не смог восстановить порядок перепутанных записей. В состоянии сильного душевного потрясения он только и выдавил из себя, что не может говорить. Филипп ободряющим тоном посоветовал ему не торопиться и начать все сначала. Он сказал, что хорошо понимает Демосфена и считает его замешательство досадной случайностью, которая может произойти со всяким переволновавшимся человеком.
– Все, что мне рассказывали о тебе, великий Демосфен, – сказал он, – доказывает, что ты способен найти выход и не из таких затруднительных положений.
Аудиенцию все-таки пришлось закончить, потому что Демосфен так и не смог говорить. Все это время я думал о том,
18