Нянины руки казались сегодня задумчивыми. Касание за касанием, ласково, обыденной и тихой добротой они плели из тяжёлых волос косу – а затем, когда, закончив, подняли её и стали оборачивать на затылке, скрепляя ореховым гребнем, всё стало ясным сразу, сопоставилось: папа ожидает гостей. Нет причины беспокоиться, нянюшка: просто соседский визит, граф Межецкий с сыном. Молодые люди, впрочем, бывают занудны и любят рассказы о гвардии, где непременно совершают подвиги, хотя, как известно, подвиг для дворянина-гвардейца уже – самостоятельно почистить своего коня скребком. Полдня скуки – не беда какая-нибудь.

      – Повернись-ка, Аннушка.

      Няня убрала от её лица прядки, заправила за уши, как маленькой. Морщинистое суховатое лицо на миг прорезало вспышкой печали. Аннушка вдруг испугалась.

      – Няня!

      – Поговори с Фёдором Петровичем, ласточка. Пока не приехали гости.

      – Папа по утрам читает.

      – Знаю, ласточка, знаю. Фёдор Петрович не любит, когда его беспокоят за книгой, но сегодня – нужно. Аннушка…

      – С молодым Межецким нельзя обсуждать что-то, папы касающееся? Или про дом? Про книги? Папа бы предупредил заранее. Да и отчего бы… Няня, что случилось?

      – А! Пусть я глупая старуха, Аннушка… Пусть так и окажется. Но не обо всем родитель может сказать своей дочери прямо. Поговори, посмотри, какой Фёдор Петрович: будет ли он выглядеть смущённо и неловко. Поговори… вот, о том, следует ли при Николае Дмитриевиче упоминать романы и поэзию. И мне расскажешь.

      – А ты что, нянюшка?

      Из-под двери свежо тянуло сквозняком: галерею проветривали.

      – Пусть, ласточка, просто буду глупой старухой.

      Дом лучился солнечными полосами, шелестел и хихикал. Поток воздуха облепил ноги тканью белого платья: ветер, залетевший в открытые рамы, пах разнотравьем. И лежащим за лугами лесом. Горничные с перьевыми метёлочками заулыбались Аннушке, и она обрадовалась, что никто из девушек не озадачен непонятным, как няня. Мраморная лестница за окнами спускалась в расчерченный на квадраты лужаек и кустарников парк. Позолоченный, с ещё по-раннему густыми тенями, парк был пустынен, и широкая аллея между ним и лестницей – тоже. Но к обеду подъедут верховые.

      – Изволите позавтракать в беседке, Анна Фёдоровна? – экономка вышла из столовой. – Или здесь?

      – Чуть позже, Эмма Генриховна. Когда спустится папа.

      Стекла круглых очков экономки блеснули.

      Библиотечный флигель хранил сонную тишину и покой. Выцветшая и уютная зелёная дорожка на полу рождала пыль, пляшущую в ярком свете. Круглое окошко князь не открывал – чтобы звуки не отвлекали от чтения. Полки из тёмного дерева множились лабиринтом: в детстве он казался величественным, но со временем стал просто узким и тесным. Запах старой и ломкой бумаги смешался с ароматом кольдкрема, которым князь пользовался