Джеса аккуратно запеленала Серасину и отнесла ее матери, которая с тремя фрейлинами сидела у окна, стараясь использовать светлое время для шитья.

      – А вот и она, наша маленькая милашка, мой мохнатый кролик, – сказала герцогиня.

      Она отложила рукоделие и взяла ребенка у Джесы, которая терпеливо осталась стоять рядом. Для маленькой Серасины наступило время сна, и вот как это происходило. Джеса не до конца понимала, почему герцогиня Кантия, которая любила свою дочь, так редко брала малышку на руки. Во Вранне, где родилась Джеса, ребенка укладывали на перевязь, рядом с животом матери, как только он мог держать головку, и носили с собой целый день. С детьми жителей материка, во всяком случае теми, которых Джеса знала здесь, в Наббане, обращались как с красивыми драгоценностями или одеждой, их давали матери, чтобы она могла на них полюбоваться, а потом забирали.

      Странные обычаи удивляли Джесу, но она уже давно оставила попытки в них разобраться. Здесь многое было не так, как у нее дома, и ей лишь оставалось верить, что Та, Что Породила Человечество, сделала их такими по какой-то серьезной причине, только Джеса никак не могла понять, по какой именно. Она взяла ребенка из рук герцогини и положила в огромную раскрашенную колыбель.

      Несмотря на то что Джеса очень плотно спеленала малышку, Серасина вертелась и извивалась. Чтобы ее успокоить, Джеса присела на корточки и принялась раскачивать колыбель. Герцогиня Кантия была доброй женщиной и не стала бы жалеть для нее стул, но Джеса никогда не чувствовала себя удобно, сидя на этой странной штуке. Некоторая мебель, которой пользовались жители материка, казалась ей ненадежной, точно плохо сколоченные лодки, способные в любой момент перевернуться и выбросить тебя за борт. Джеса научилась сидеть на корточках, когда ей было всего на несколько месяцев больше, чем Серасине, и чувствовала себя в таком положении удобно.

      Герцогиня и ее леди негромко беседовали, но Джеса видела, как они периодически бросают взгляды через плечо в сторону колыбели – очевидно, плач Серасины раздражал некоторых из них, поэтому она запела песню, которую слышала от матери много лет назад в их доме на сваях, в Лагуне Красной Свиньи.

      Качая колыбель,