Применяя на практике свои довольно скудные познания в музицировании, Пётр Иванович, расположившись в оркестровой яме, изо всех сил дул в мундштук, не забывая при том приглядывать за княгиней. Аниса Виссарионовича, бывшего тут же, неподалёку от ложи Её Высочества, Шульц приметил не сразу, да и сильно усомнился в том, что это и вправду Фучик. И это навело его на мысли, что фельдмейстер не желает открыто демонстрировать своё наличие, что можно было истолковать весьма неоднозначно.

      Взять хотя бы мордоворотов из охранного, расположившихся подле княгини под видом зрителей. Таким только дорогу перейди, кажется, живого места не оставят. Однако Шульц доподлинно знал – в деле они порою не полезнее, а даже вреднее колорадского жука на картофельном поле. Так же думал об них и Фучик, по сему либо был в «Розе», чтобы приглядеть за Её Высочеством самолично, либо возжелал присутствовать на представлении неузнанным.

      Пётр Иванович так увлёкся сиими измышлениями, что не взял несколько нот, а когда на сцене оказались танцовщицы, принявшиеся так резво выбрасывать ноги вперёд себя, что Шульц искренне обеспокоился тем, как бы те не отделились от тулова. Но это было не самое удивительное в увиденном. Несчастному лейб-квору начала мерещиться Оболенская. Этот прискорбный факт настиг его в тот момент, когда в одной из танцовщиц ему почудился облик Настасьи Павловны. Разодетая во фривольное платье, ещё более свободного кроя, чем Шульц видел в своём сне, она бегала по сцене, а её стройные ноги, совершенно возмутительным образом неприлично открытые для чужих глаз, мелькали пред ним, когда Оболенская махала ими то вверх, то вниз.

      «Не Оболенская! – сердясь на самого себя, поправился Пётр Иванович. – Не Оболенская, а плод моего воображения. Вероятнее всего – последствия недосыпа».

      Впрочем, увериться в том, что недосып здесь не при чём, довелось Шульцу довольно скоро. Испугавшаяся бог ведает чего, девица свалилась ему в руки, на этот раз в тот момент, когда лейб-квор собирался взять напрочь фальшивую ноту. И слава всем святым! Избежал позора, пусть и обретши в этот момент весьма неудобственное положение аккурат в чреслах, о которые принялась тереться Оболенская…