Мариэтта Хаймс обладала нежным голосом, таким же внешним видом и манерой поведения, свидетельствовавшей о мягкости характера; но за этой мягкой внешностью скрывалась твердая воля. Асаф не многое знал о ее характере, поскольку та выросла и вышла замуж; когда она пригласила его к себе жить, он думал, что в значительной степени будет предоставлен сам себе. Прошло время, и он вынужден был полностью изменить свое мнение.

      Миссис Хаймс была среднего роста, лицо у нее было милое, а фигура – склонной к полноте. Ее темные волосы, среди которых не было ни одного седого, плавно ниспадали по обе стороны лица, а ее одежда, обычно одноцветная, крайне аккуратная. На самом деле, все в доме было чрезвычайно аккуратно, за исключением Асафа.

      Она хлопотала в маленькой светлой столовой, выходившей окнами на цветник, и, готовясь к ужину, ставила на стол тарелки, блюда, чашки и приборы с такой тщательностью и точностью, словно какой-нибудь инженер перед тем отметил на скатерти свое место для каждого предмета.

      Закончив свою работу, она точно так же аккуратно поставила стулья; мягкая улыбка, – результат мыслей, занимавших ее в течение последнего получаса – появилась на лице. Она прошла через кухню, взглянула на плиту – не закипает ли чайник? – и, выйдя через заднюю дверь, направилась к сараю, где ее брат колол дрова на щепу.

      – Асаф, – сказала миссис Хаймс, – если я дам тебе хороший костюм, то ты пообещаешь мне, что никогда не закуришь, когда он будет на тебе надет?

      Ее брат взглянул на нее с удивлением.

      – Костюм! – повторил он.

      – У покойного мистера Хаймса был такой же размер, – сказала сестра, – и после него осталось много приличной одежды, большая часть которой добротная и хорошо упакована, так что моли до нее не добраться. Несколько раз я собиралась, Асаф, дать тебе кое-что из этой его одежды, но мне казалось святотатством сделать это, поскольку она тут же пропитается запахом ужасного табачного дыма, который он терпеть не мог. Но теперь ты выглядишь так убого, что я больше не могу выносить твоего вида. Но сделаю я это при одном условии – ты дашь мне слово, что одежда мистера Хаймса не пропахнет табачищем, не только твоим, но и мистера Рупера.

      – Думаю, – сказал Асаф, – что тут ты не совсем права. Когда речь идет о том табаке, который курю я, то да. Но Томас Рупер никогда такого не курит; он курит лучшие, дорогие, ароматные сорта. Думаю, что если бы ты ощутила запах его табака, то не стала бы так говорить. Но каждый раз менять одежду, снимать новую и надевать старую, когда захочется покурить, – мне это кажется чересчур жестоким.

      – Было бы хорошо, если бы ты совсем отказался от своей трубки, – заметила его сестра.

      – Я сделаю это, – сказал Асаф, – когда ты откажешься от чая. Но ты ведь знаешь так же хорошо, как и я, что нет никакого смысла никому из нас менять свои привычки в нашем-то возрасте.