Пятнадцать лет назад

      – Солнышко, вставай.

      На часах было восемь утра. В комнату вошла мать. Ее глаза блестели от первой за день «Кровавой Мэри», а губы скривились в улыбку. Я знала ее и называла про себя «ухмылка матери года». Так мать улыбалась, когда собиралась сделать что-то важное. Я же принималась нервничать. Дело в том, что ее добрые намерения далеко не всегда приводили к чему-то хорошему. В то утро я свернулась клубком и приготовилась общаться с матерью.

      – Ты готова?

      – К чему?

      Мать уставилась на меня и поправила воротник платья:

      – К лагерю, конечно.

      – Какому лагерю?

      – Летнему.

      Она выделила это слово, и я поняла, что уеду надолго.

      Я села на кровати и откинула одеяло:

      – Ты не говорила мне про лагерь.

      – Говорила, Эмма. Несколько недель назад. Мы с тетей Джули туда ездили. Только не говори, что забыла!

      – Я не забыла.

      Я бы точно запомнила такие прекрасные новости, означавшие, что я не увижу друзей до конца лета. Похоже, мать только собиралась сказать мне, а в ее мире намерение приравнивалось к действию. Но я все равно чувствовала, что попала в ловушку. Я вдруг вспомнила те случаи, когда родители сдают своих детей-наркоманов в лечебницу.

      – Я повторяю. Где твой чемодан? Нам выезжать через час!

      – Час?

      У меня даже живот подвело. Все летние планы накрылись. Никакого безделья вместе с Хизер и Мариссой. Никаких тайных незапланированных побегов на Кони-Айленд на электричке. Никакого флирта с Ноланом Каннингемом, живущим по соседству. Он, конечно, не такой крутой, как Джастин Тимберлейк, но вообще-то очень ничего. Да и к тому же он стал обращать на меня внимание. Какое счастье, что я больше не ношу брекеты.

      – Куда мы едем?

      – В лагерь «Соловей».

      Лагерь богатых сучек. Сюрприз на сюрпризе.

      Но это многое меняло.

      Я два года просила родителей послать меня туда, и мне отказывали. И вот теперь, потеряв надежду, я вдруг получила желаемое. Через час. Понятно, зачем тут улыбка матери года. Кстати, по праву.

      Но я все равно не стала показывать, что ужасно довольна. Это подбодрило бы ее, и мы бы снова начали наверстывать упущенное. Чаепитие в отеле «Плаза». Шопинг в «Закс». Что угодно, чтобы заглушить ее стыд оттого, что первые двенадцать лет моей жизни я была ей неинтересна.

      – Я не поеду, – сказала я, натягивая на себя одеяло.

      Мать проигнорировала мои слова и принялась рыться в моем шкафу:

      – Тебе там понравится. Ты на всю жизнь запомнишь это лето.

      Я задрожала. Лагерь «Соловей». Полтора месяца плавания, чтения и походов. Полтора месяца вне этой дурацкой квартиры. Я не буду видеть безразличие матери, не буду смотреть, как отец закатывает глаза, когда она наливает себе третий бокал шардоне. Хизер и Марисса обзавидуются! И еще обидятся для вида.

      – Ну-ну, –