Когда я зашёл в магазин «Гасяпуны»,

      Надрывно слоняясь по улицам шатким,

      Мне было безлико, мне было надлунно,

      Я знал неземные слова и повадки.

      Я числил себя на четыреста двадцать

      Условных делений по рейтингу силы

      И духа – достаточно с ними собраться,

      И каждый познает, насколько я милый!

      Седой продавец в балахоне хламидном

      Сидел подле кассы, ланиты понуря —

      Но злая земля оставалась безвидна,

      Нутром ощущая предветрие бури.

      Купив керосина на йокиль с полтиной,

      Я вышел наружу. Вдали мельтепело.

      Скребущие тучи висели картинно,

      Рычала в кустах хоровая капелла…

      Вчерашний вердикт Федерального Штаба

      Предписывал грекам явиться в Бердищев.

      Базар распирали базарные бабы,

      Количеством две с половиной полтыщи.

      Я против торговли! Я за менарею.

      Мои предпочтения явственны зримо:

      Чиню циферблаты; без дури дурею;

      Люблю продавать перхлорат неодима…

      Я – устрица, аспид, святая гангрена,

      Консервная жесть в толерантном отчёте,

      Я дам геликоптеру унцию крена,

      И хрена надёргаю прямо в полёте!

      Как чайник (бутылка, но только кривая),

      Как жизнь (состояние, только дрянное),

      Я вышел застенчиво вниз из трамвая,

      Плюя перманентно дремучей слюною…

      Тем временем где-то в квадрате 130,

      (А может, 140-плюс-самая-малость)

      Неясное нечто пыталось случиться —

      Но всё никогда и ни с кем не случалось,

      Хотя напряжённо искало причину:

      Вот с кем бы случиться, найти бы кого бы?

      Волчицу, горчицу, хоть редкую птицу,

      Кадавра глазницу, смотрящую в оба…

      Но – ближе к сюжету. Уйдя из трамвая,

      Я резко зашёл в магазин «Гасяпуны».

      Бетонно торчала стоячая свая,

      И гнутые кольца зудели латунно…

      Мой кафельный компас показывал 200 —

      Он циклился юзом, сипя и скрежеща.

      Я был навсегда в состоятельном месте,

      Уволив навечно увечные вещи!

      Купив керосину, я вышел наружу.

      Последний вердикт Федерального штаба

      Был вял, неопрятен, уныл и недужен —

      Но всё же, его перевыполнить дабы,

      Я сел в геликоптер. Он плыл над базаром.

      Визжала в кустах хоровая капелла.

      Абрекам, урюкам, казбекам, хазарам

      До качества музыки не было дела,

      Но персы и шведы внимали в экстазе,

      (А я торговал перхлорат неодима) —

      Когда гауляйтер дон Педро фон Штази

      Проснулся и вышел из леса, вестимо…

      Вернее, не вышел. Ни ростом, ни харей.

      Как есть, заблудился. Погрязнул в тумане.

      Когда я в портянках, носках и кевларе —

      Меня даже финский сельджук не обманет!

      Вернёмся к сюжету. Когда я под утро

      Зашёл невзначай в магазин «Гасяпуны»,

      Я был расположен нордически мудро:

      Звенел переливчато створкой латунной,

      Плечом задевал вертикальные рельсы,

      Шатал полотёры, мутил политуры…

      Мой друг Фаренгейт Реомюрович Цельсий

      Всегда говорил: «Это – признак культуры!»

      Седой продавец в настроении шатком

      Топорщился тягостно чепчиком хмурым.

      Я знал продавцов шебутные повадки:

      Потребность отстоя, фуфла и халтуры.

      Ему я сказал: «Мне налей керосину

      На медленный йокиль с гнетущей полтиной!

      Весь мир погружается в тлен и трясину,

      Но я наслаждаюсь подобной картиной!»

      Торговец, шуруя бревенчатой плошкой,

      Налил из мензурки на ощупь с поллитра,

      Угодливо шаркнул по кафелю ножкой

      И взгляд затупил исключительно хитро…

      Ему я ответил: «Спасибо, милейший!

      Торгуй непредвзято!