Прошло уже более месяца, как Ева пришла в себя. Она практически не разговаривала, лишь иногда, но и эти слова слетали с губ, искривленных отвращением к нынешней жизни. Она все еще находилась в госпитале, а я продолжал навещать ее изо дня в день. И каждый раз натыкался на презрительный взгляд лечащего доктора, ведь в одном из разговоров дал четко понять, что ни за что и ни при каких условиях не буду испытывать запрещенную программу на своей жене.

      В один из дней, когда сидел около ее кровати, заметил странную гримасу жены, весь ее вид говорил о том, что она сейчас беседует о чем-то сама с собой, глаза Евы постепенно наполнялись слезами, а губы начинали дрожать:

      – Ева? Что-то не так? – я наклонился вперед и коснулся ее лица.

      – Почему ты не хочешь спасти меня? – она произнесла это со злостью в голосе, а по щекам скатилась очередная порция горьких слез.

      – Я хочу! Ты себе не представляешь, как! Отчего такие мысли?

      – Я не о тех разработках, которые могут вернуть мне чувствительность. Я о «Гондване»

      – Ты же знаешь, проект закрыли.

      – Но программа жива, ее не уничтожили.

      – Надеюсь, ты помнишь, что случилось с тем несчастным, на котором ее впервые испытали?

      – У тебя много времени в запасе, чтобы усовершенствовать ее и привести в действие. В любом случае, искать решение с моим исцелением придется слишком долго, может быть, ты его так и не найдешь, но «Гондвана», она может… – но в этот момент я ее перебил.

      – Да кто вообще надоумил тебе это?!

      – Доктор Ирвин, – чуть слышно произнесла Ева, продолжая умоляюще смотреть на меня.

      – Вот, вездесущий докторишка! – я резко мотнул головой и откинулся на спинку стула.

      – Не говори так, если бы не он, то меня могло бы и не быть.

      – Ева, пойми меня правильно, я хочу спасти тебя, а не похоронить заживо. Ты просишь о невозможном, все равно, что засунуть тебе в мозг оголенные провода и дать напряжение. «Гондвана» не оправдала себя, она убила человека.

      – Так почему