«Боинг-737» авиакомпании «Татарстан» – белый, расцвеченный красной и зеленой полосами, бегущими с киля на фюзеляж – был наверняка выпущен в тысяча семьсот тридцать седьмом году.

      Слой свежей краски не мог скрыть бесчисленные неровности обшивки, металл устал до изнеможения. Планер был измучен тряской турбулентности, ударами водяных струй и облачных клочьев, шквальной вибрацией на взлетах и толчками при посадке, к тому же разъеден антиобледенителем, протекшим во все стыки. Старомодно круглое сечение мотогондол, в которых виднелись вентиляторы новых двигателей «Пратт энд Уитни», говорило, что этот самолет лишь лет на десять моложе меня.

      Тоже далеко не молодого: середина пятого десятка не являлась возрастом радости, хотя я его еще не ощущал.

      Самолет напоминал Ноев ковчег; ему давно настала пора укорениться, но кто-то столкнул его со счастливой горы Арарат и снова заставил летать. И сейчас этот дряхлый «Боинг» замер на стоянке в ожидании новых пар земных тварей, а вместо корней к нему тянулся черный кабель аэродромного источника питания.

      Трапов стояло сразу два; центровка американского лайнера – не переделанного бомбардировщика, подобно нашим «Ту», а спроектированного для людей – позволяла принимать всех одновременно.

      Чистых – в передний салон бизнес-класса, нечистых в задний «эконом».

      При тянущейся с детства любви к авиации, при умении наслаждаться всеми фазами полета, при ошеломительной радости, всегда охватывающей меня в воздухе, я ни разу в жизни не летал в первом классе. Никогда не чувствовал себя белым человеком: не имел возможности расправить свои сто восемьдесят семь сантиметров и не страдать от соседства какого-нибудь жирного мужика, не мывшегося с сотворения мира, выпить чего-нибудь легкого – вина или хорошей водки, что на эшелоне «десять тысяч» доставило бы особое удовольствие – и посетить уютный туалет, где из мусорного ведра не сыплются через край использованные гигиенические прокладки.

      Я был общительным, но не любил, когда общение мне навязывают извне, всегда стремился к определенной степени уединения даже в толпе. В салоне второго класса приходилось находиться в слишком тесной близости к людям, не вызывающим симпатий; всю сознательную жизнь я мечтал лететь в бизнесе, но воплотить мечту не удавалось. Каких бы планов на грядущую роскошь я ни строил, в самый последний момент всегда мешало что-то более насущное – сиюминутное, но неизбежное, требующее