Фатум. Том третий. Меч Вакеро. Андрей Воронов-Оренбургский
Читать онлайн книгу.
Он вспомнил детство, оно было сурово: деревянные игрушки, прибитые к полу, щедрые затрещины отца и ругань матери… Да, оно было суровое, но беззаботное и счастливое, как любое детство…
Но мать его была угнана после набега индейцами в горы, а отец убит местным коррехидором за невесть какую малость давным-давно, когда Антонио было двенадцать лет.
Муньос стоял, мучительно соображая, как ему поступить, а ветер меж тем продолжал усиливаться. Он лохматил пышную зелень, жалил щеки песком, обрывал листья и устилал ими поляны. Початок лихорадочно искал хоть какой-то опоры, чтобы втиснуть ее между собой и необходимостью принимать решение. Внезапно он ощутил себя гнусной, трусливой до пят крысой. «Иисус Мария!» Уж он-то знал истину: любил и гордился в душе дочерью, несмотря ни на что, до такой степени, что был не в силах предать ее ради спасения своей шкуры.
Лес поглотил Терезу, она исчезла, и Антонио знал, что если она даже и слышала его крики, то ни за что на свете не повернет карету. «Уж больно горда», – и в сравнении с ней он, Антонио Муньос, казался себе полным ничтоже-ством. Он представил Терезу на козлах гремящего по ухабам империала. «Нет! Я не оставлю тебя среди когтей и клыков диких скал».
Подтянув свисающую через пояс мозоль живота, он крякнул в сердцах:
– Будь спокойна, дочка, твой папаша не до конца еще пропил совесть! Я не брошу ни тебя, ни твоего сумасбродного майора.
Он зыркнул на лошадей: взнузданные беспокойством, они глазели на человека, целиком полагаясь на него.
Под взглядом животных Початок вдруг почувствовал себя одиноким и слабым. «Да! – признавался он себе. – Как теперь недостает компании отважных братьев Гонсалес. Одно дело – куражиться в тесном кругу друзей и даже провожать их в бой, совсем иное – остаться с опасностью наедине». Проверяя замки пистолетов, он с тоской поду-мал о своей таверне и зримо представил разделяющее его расстояние. Оно было просто пугающим. «Три тысячи чертей, в такие дали я еще не забирался». Антонио засопел, вспоминая, как жена восприняла его отъезд: пожалуй так, как она воспринимала все его выверты в жизни, – не разжимая губ, с молчаливым гневом.
– Я обещаю помнить о тебе! – заверял Муньос. Но она лишь покрутила пальцем у своего виска и пошла кормить птицу.
– Дур-р-ра! – он втиснул оружие за пояс, а перед глазами всплыло кособокое крыльцо таверны, закопченная кухня, где пузатятся родные кувшины и миски на полках; выше молчат подвешенные на дюймовой доске латунные тазы и противни; из подвала тянет хмелем и уксусным за-пахом бочек; и где-то мирно гудит залетевшая в дом пчела.
На пороге память его вновь увидела донью Сильвиллу – большую и грозную, как мортира. Однако на сей раз она не стреляла шрапнелью гнева, по щеке ее катились градины слез. От представленного у Муньоса защипало в носу.
«То-то, бестолочь! Видишь, каково тебе без меня? – протрубило горном в его душе. – А вот если убьют меня, или сердце мое не выдержит