Правдивая странная ложь. Александр Евдокимов
Читать онлайн книгу.
помылась старая, закрыла не туго;
: йе-йё, мать!…
– Бабка! Чтоб тя… э! Во, человек, спит и хоть бы…
Одеяло упало на ковыльную плешь и лёгкая ткань ночи толкнула тьму, и потянула стены в сладкую пропасть: старик звать больше не стал – его ждали! – всё млело внутри! – всё чесалось: сейчас он будет один! И кругом только – тыл!…
Мозг деда проигнорировал пространство комнаты и пронзил мир-быт, как в молодости, средним пальцем, и жадно обнял атмосферу сегодняшнего дня… =
: раскрошил тесноту комнатную – шагнул в горизонты;
: день прошлый, как пришлый – и они со старухой вновь и вновь на смотре гармонистов;
: сердце старика вошло в дневной ритм, рёбра разошлись – натянулся воздух! – и поплыли морщины – меха вдоль и поперёк – в самую душу…
«забываем, – с нежностью думал старик, – соловья народного! забываем! эх, гармоника! она как родилась?! её душа стребовала! ведь что может, а! ты на ей, окаянной в ренимации врежь – палата дыбом встанет: куда хворь денется… и как делает: рванёт меха во всю удаль и споткнётся, вдруг! – а ты уже замер – ждёшь, а она молчит, мает тебя как девка красная, намучает до боли у пупка и… отдаст всю душеньку свою удалую каждому! или распалит тебя и обманет… уйдёт сладко маня переборами, пококетничает в сторонке, а потом опять откуда-нибудь, да с выходом! оп-па!… эх, да она как девка! – вдруг дошло до Шушарина, – страстная девка, даже может и стерва: в них тоже что-то есть…»…
И помчалось тело Петра Степаныча, в бесконечность пространства разглаживая морщины… =
: и весенний свет пробил ночь!…;
: и мотня затрепыхалась скрытно!…;
: и растянулась гармошка до онемевшей глади в твёрдых молодых руках…
Гармонистом он был отменным. Девки вились вокруг…
Эх, деревня-матушка, – в ней всё! Женился там, в девках старуха была статной.
– Все жилы вытянула окаянная! – сладко вспоминал Шушарин. – Всё это так. Прожить – прожили, а беседы не было. Будто всю жизнь врозь спали, разными дверями в дом входили… эх!…
Накипью лежало на душе это с давних лет: брал в жены, думал о полете белым лебедем…
– Курица! – будто меха гармошки, вытолкнуло одеяло: беседы какой-то не хватало Шушарину, – жили и всё больше молчали: не получилось, чтоб полено к полену, чтоб костер!
– Эх, ядрена мать! Эх, гармоника!
Меж тёмных стен мысли роились вокруг деревни, и она – маленькая, – сейчас была в середине большого города: лет пять как перетащились – вот и начали маять деда ночные раздумья, сначала мучился, потом смирился, теперь ждал с нетерпением.
«Тюк», «тюк-тюк»!..
Меха замерли!
Деревня у пыльной лампочки в однокомнатной квартире рассыпалась, и из этих обломков возник день прошедший.
На фоне красок ночи, равнодушия старухи и лампочки – праздник был ярким…
…выступили приглашенные гармонисты и на сцену полезли желающие. Шушарин сдерживал себя – насмеливался, пальцы уже чувствовали кнопочки, у пупка заныло: решился!..
Старуха не пустила.
Душа его не обозлилась,