Леонид Леонов: подельник эпохи. Захар Прилепин
Читать онлайн книгу.
(скорее всего ошибочной), чуть позже, накануне легендарного штурма Перекопа.
«На восемь человек печатников и ездовых в моей крохотной походной типографии приходилось две тачанки, три шинели да кожаная куртка одна; остальные шли пешком, кутаясь во что придется или даже накрывшись одеялом…» – так Леонов описывал быт тех времен.
«Печатники мои были настоящими революционерами, и их работа была им очень дорога, – в другой раз рассказывал Леонов. – Нашу типографскую машину “американку” мы берегли как зеницу ока».
«Бывший до Леонова редактором газеты Ципоркис и в частях не бывал, – говорила потом Янышева. – С приходом Леонова связи с частями укрепились, газета стала живее».
В селе Тягинка, куда в первой половине октября отошла Пятнадцатая Инзенская дивизия, Леонов стал свидетелем срочного прибытия Первой конной армии Буденного.
«В воздухе взметалась пыль, летели тачанки с пулеметчиками, мчались кони, гудела земля. У меня осталось впечатление буйного горячего ветра», – так говорил об этом Леонов годы спустя.
Писал в газету Леонов один: рассказы о боях, стихи, лозунги – все было его работой, разве что врач из санотдела публиковал иногда медицинские заметки на тему «Как уберечься от переносчиков сыпного тифа» и т.п.
Во второй половине октября, когда врангелевское наступление захлебнулось и началось контрнаступление Южного фронта красных, Леонов вместе с дивизией двинулся на двух своих тачанках из Тягинки в Борислав, а оттуда путь лежал на Каховку.
Десятилетия спустя, по просьбе тех или иных собеседников, Леонов вспоминал всего несколько случаев из Гражданской войны, никогда, впрочем, не связанных с убийством или насилием.
«Какие бывали встречи! В небольшом городке делаю армейскую газету, – пересказывали речи Леонова мемуаристы. – Тут и редакционный стол, “верстаки” и прочее. Однажды вечером сижу, пишу фельетон. Вдруг входят буденновцы. И знаете, головы их где-то за притолокой, ну совсем как у Гоголя. Из “Вия”. Впереди – богатырь с усами и в папахе – Шевченко. “Кто, – говорят, – тут начальство? Ага – ты? Мы у тэбэ ночевати будэмо”. Вошли, поскидали бурки, оружие сняли, и в хате сразу повернуться негде стало.
“Только прошу ничего не воровать, – говорю. – Знаете, казенное имущество”.
Смеются, но обещают. “Старшой” долго беседовал со мной перед сном. Никогда не забуду неповторимость, мощь и силу и лаконизм его насмешливой речи. “Ворвались мы в город N. Пилсудчиков порубали. Водки выпили и вперед! Сейчас идем на Врангеля!”».
Или иную картинку Леонов не раз вспоминал, будто камертон, по которому настраиваются события тех лет: «Ночь, горит костер, и какие-то люди в бурках осатанело пляшут, а на них алые отблески огня».
Все эти воспоминания, между прочим, шли в печать, хотя хитрый Леонов наверняка с закавыкой прицеплял к своей зарисовке словцо «осатанело»…
Ну, а про иные жуткие моменты он не говорил десятилетиями.
Хотя