Наутро Фекла Александровна приказала заложить карету и двинулась в Шмаково в объезд.

      – Полно дурить, Афанасий Андреевич! Едем поздравлять молодых!

      Афанасий Андреевич вынул табакерку, постучал по ней пальцами и уставился на богиню Венус, которую расписал на крышке живописец во всем ее любовном томлении. Заправил Афанасий Андреевич понюшку, посмотрел еще раз на богиню Венус, потом прищурился на Феклу Александровну. Обскакала его старуха: такое спроворила – лейб-гусару впору!.. А хлопот-то с невестой теперь, пожалуй, и меньше. Ни в Санкт-Петербург, ни в Москву ее не везти и всем домом не подниматься.

      – Что с тобой, Фекла Александровна, делать? Видно, так господу угодно… – и с хитрецой закончил: – А мосты как? Вчера по всей дороге разорила. Кто чинить будет?

      – Чего там, батюшка, мосты! Известно, грех пополам.

      И в той же самой вместительной карете Афанасий Андреевич с Елизаветой Петровной отбыли к молодым.

      «Конечно, новоспасские Глинки не ахти что, – размышлял в пути Афанасий Андреевич, – однако, как ни кинь, от судьбы не уйдешь».

      Шмаковский барин совсем развеселился. А Елизавета Петровна давно была в упоении чувств.

      – Voilà l'amour!..[3] – и даже наставила на мужа черепаховый лорнет: «Ну, что ты, мол, пентюх, в амурах смыслишь?»

      В Новоспасском снова поздравляли молодых. И так как дело было теперь в завершении, приказала Фекла Александровна подавать к столу не домашнюю шипучку, как вчера, а всамделишное шампанское.

      – Молодым – горько!..

      Когда разнеслась новоспасская свадебная новость по уезду, сколько разговоров поднялось, какой переполох на девичьих половинах вышел, какие свидетели-самовидцы объявились! Один клялся, что своими глазами видел, как новоспасские люди шмаковскую барышню к карете волоком волокли. Другой рассказывал, как Афанасий Андреевич новоспасскую церковь в осаде держал и на приступ целый полк водил, да с музыкой, ей-богу!..

      – Ах, девицы, какой марьяж! – вздыхали барышни, окружая рассказчика.

      – Фекла Александровна, – продолжал повествователь, – в ту пору в церкви запершись, попа с венцами торопила. А Афанасий Андреевич – вообразите – уже на паперти и приказывает в барабаны бить…

      – И ворвались?! – стонали, бледнея, девицы.

      – Ворваться-то ворвались, – ответствовал, не задумываясь, самовидец, – да когда? Когда молодых в третий раз вокруг аналоя обвели. Не опоздай Афанасий Андреевич на самую малую минутку, осталась бы Фекла Александровна на бобах. А теперь, выходит, ее взяла. Фортуна-с!

      В те дни не в одну девичью душу заползла тайная зависть: «Voilà l'amour!»

      Отец Иван все собирался занести свадьбу в метрическую книгу и опять откладывал: как-никак, сумнительная свадьба. Дойдет до архиерея, познаешь тогда духа свята! Но когда увидел, что у шмаковских Глинок с новоспасскими и мир, и пир, – решился. Открыл книгу о бракосочетавшихся на 1802 год, засучил рукава и, скрипя пером, вывел:

      «Майя 30 дня. Села Новоспасского капитан Иван Николаев сын Глинка поял