В ресторан, оно как?

      Принарядишься: сюртук английского кроя, из кармаша дразнит публику кончик белоснежного батистового платочка. Ботинки Голливудом сверкают. Такси непременно бизнес-класса, чтобы в салоне псом не пахло.

      Сядешь в ресторации около окошка непременно. Пусть тетку свою из Рязани сажают в центре залы. Тут же в меню пальцем натыкаешь наобум, французскими названиями накричишься досыта да за бабочку официанта ухом к губам подтянешь:

      «Я тебя, каналья, крепко знаю, ты хорошенькое своим несешь, а остальным гнилье, уксусом потертое. А мне подавай по высшему разряду, я сегодня выходной!»

      Тебя попросят деньги показать, как водится. Отойдешь в тамбурчик, покажешь деньги. Деньги есть, сейчас хорошо зарабатываю.

      Полный стол нанесут! Того надкусишь, этого угрызешь, вот и сыт. Настала пора пробовать вина. Следом идут коньяки, потом затейник-абсент и наливочка-хулиганка. Напиток прикроешь шапкой, чтобы зеваки не нахаркали, выйдешь на крыльцо – валит снег на Москву, мерзавец. Вали, вали! – пригрозишь пальцем. Верхушки домов освещаются матовым теплым светом, хорошо в ЦАО выпить, братцы!

      Закуришь.

      И как завальтронит с первой-то сигаретки, как поведет ноги в пляс, будто электричество к ним провели! В ресторацию вернешься, а там публика та же, а будто и не та совсем. Лица поярче стали, и поговорить всем с тобою хочется, только стесняются, горемыки. Качаешься на стуле под живую музыку, подливаешь себе, охфициант шелестит гримой гнилоустом под ухом: «Милый господин, а не довольно ли вам, с вас уже текет наливочка-то». Обернешься, закричишь добледна: «Ты уморить меня, что ли, решил сегодня?»

      Отшатнется.

      И вот грустная пора – расходиться. Смотришь на счет – намудрили что-то халдеи, нолей нашвыряли лишних. Кричишь через залу: «Я за рыбу платить не буду, командир, я ее не ел, это повара твои под водочку на кухне умяли». И в душе багрится негодование, что обуть хотят человека на капитал. Что сидят юркие капиталисты и маркетологи и готовы