«С рождения?». Пустой вопрос. Разве может кто-то помнить себя с рождения, или, хотя бы – в первый год жизни? Не знаю таких.

      Первое детское воспоминание. Мне не больше четырех лет. Горница бревенчатой деревенской избы, низкий потолок, скобленый дощатый пол, белая штукатурка стен. Хилое пламя керосиновой осветительной лампы разрывает густой вечерний полумрак. Мама штопает старые шерстяные носки, отец курит на веранде. Я затаился в углу, заворожено любуясь новым подарком родителей – набором цветных карандашей (особенно меня очаровал малиновый). Тетрадка с первыми рисунками лежит рядом. Мама напевает под нос какую-то старинную песенку, не смотрит на меня.

      Но я чувствую внимание других, иных. Они тут, рядом. Тихие, привычные.

      Сколько помню себя, всегда видел обе половины мира живых – и нашу материальную обитель, и параллельную нам реальность потусторонних. Мне не казалось это чем-то необычным. И это объяснимо. Читал как-то (уже будучи взрослым), что дети, тяжело больные с рождения, не могут объяснить врачу, что их тревожит, ведь они не ведают, что такое здоровье, свыкнувшись со своим болезненным состоянием, они непроизвольно считают его обычным. Так было и со мной. Изначально воспринимая и материальное, и запредельное, не зная иного типа чувствования, я считал это нормой. Человек привыкает ко всему.

      Это вѝдение трансцендентного, которое позднее я назвал шестым чувством, было неотъемлемой частью моей природы. Играя на улице с друзьями, общаясь дома с родителями, я не сомневался в своей нормальности, был уверен: все они видят то же, что и я.

      Мир наших бесплотных соседей так же обширен, как наш, не менее разнообразен. Там не увидишь человекоподобных теней, которых так любят изображать в мистических книгах и кинофильмах. Призраков и привидений не существует, знаю точно (соседи – не наши производные, они сами по себе), бесплотные создания не могут иметь таких сложных форм, ведь у них нет тела.