Евгений Онегин / Eugene Onegin. Александр Пушкин
Читать онлайн книгу.
family of guests
In manor-house congregates
To mourn, to laugh, to title tattle
About passed and current life,
And when in parlor clock chimes five,
To order Olga tea, and later
A supper follows, say good night,
The guest are leaving satisfied.
XXXV
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились русские блины;
Два раза в год они говели;
Любили круглые качели,
Подблюдны песни, хоровод;
В день Троицын, когда народ
Зевая слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Они роняли слезки три;
Им квас как воздух был потребен,
И за столом у них гостям
Носили блюда по чинам.
XXXVI
И так они старели оба.
И отворились наконец
Перед супругом двери гроба,
И новый он приял венец.
Он умер в час перед обедом,
Оплаканный своим соседом,
Детьми и верною женой
Чистосердечней, чем иной.
Он был простой и добрый барин,
И там, где прах его лежит,
Надгробный памятник гласит:
Смиренный грешник, Дмитрий Ларин,
Господний раб и бригадир
Под камнем сим вкушает мир.
XXXV
And they retained in calm and peace
The customs of the ancient time,
And during Russian Shrovetide feast
The oily pancakes used to fry.
Twice yearly fast they used to keep,
The round swings they liked to swing,
Loved to hear singing during lunch
And Whitsun round dances much,
And yawning listened to a prayer;
Compassioned, on a bunch of herb
Three tears by each they used to drop,
And kvass like air was necessary,
And at the table to the guests
The dish(e)s were served complied with ranks.
XXXVI
And that’s how they were growing old.
The husband first reached fatal limit,
Stepped over the Beyond threshold
And left the other world to visit.
He died before the time for lunch,
Was by the neighbors bemoaned much,
By children and his faithful wife,
Who shared with him the happy life.
He was a straight and kind lord,
And at a place his ash was laid
A mournful monument proclaimed:
Here Dmitry Larin – slave of God,
A brigadier and fair landlord,
Enjoys in peace the Great Beyond.
XXXVII
Своим пенатам возвращенный,
Владимир Ленский посетил
Соседа памятник смиренный,
И вздох он пеплу посвятил;
И долго сердцу грустно было.
«Poor Yorick! – молвил он уныло, –
Он на руках меня держал.
Как часто в детстве я играл
Его Очаковской медалью!
Он Ольгу прочил за меня,
Он говорил: дождусь ли дня?..»
И, полный искренней печалью
Владимир тут же начертал
Ему надгробный мадригал.
XXXVIII
И там же надписью печальной
Отца и матери, в слезах,
Почтил он прах патриархальный…
Увы! на жизненных браздах
Мгновенной жатвой поколенья,
По тайной воле провиденья,
Восходят, зреют и падут;
Другие им вослед идут…
Так наше ветреное племя
Растет, волнуется, кипит
И к гробу прадедов теснит.
Придет, придет и наше время,
И наши внуки в добрый час
Из мира вытеснят и нас!
XXXVII
After return to hearth and home,
Vladimir Lensky came to visit
His neighbor’s sorrowful gravestone,
And heaved a sigh, when he did see it.
And for a long time he was sad.
“Poor Yorick – dolefully he said, –
He