На душе сделалось гадко. Будто это не Артем, а она ударилась во все тяжкие и прокутила их уютную сталинку. Пустая квартира давила на Полину, словно осуждая. Не уберегла, не защитила, не отстояла.

      Девушка забралась на стол, подтянула под себя ноги, выглянула в окно. Умиротворенность дворика убивала. Здесь годами ничего не меняется. Под окном в крошечном палисаднике тети Майи алел розовый куст. В клумбе посреди двора росли желтые мальвы, небо закрывали ветки акации. Дети кричали и гоняли друг за другом на велосипедах, распугивая облезлых, битых жизнью котов. Сосед дядя Макс сидел перед гаражом на трехногой табуретке, которая по всем законам физики должна была развалиться лет тридцать назад, и строгал деревянные фигурки.

      – Жили-были три японца: Як, Як Цедрак, Як Цедрак аля Симфони… – по обыкновению Макс Бершадский бубнил скороговорку.

      «Жили-были три японки: Цыпи, Цыпи Дрыпи, Цыпи Дрыпи Лямпампони» – всплыли в голове знакомые с детства слова.

      Странный человек. Из всей дворовой константы, он был самым нерушимым элементом. Куда потом девались фигурки, Полина не знала. Макс Бершадский не дарил их детям, не продавал, не выставлял в пыльные окна.

      Подхватив карандаш, Полина принялась набрасывать зарисовку. Пожилой мужчина. Согнутая дугой спина. Рука-коршун замерла над фигуркой, ищет, куда опустить нож, чтобы выклевать лишнее. Беспощадная, опасная рука. И этот взгляд соседа – сосредоточенный на работе, но чуть скошенный, будто дядя Макс знает, что за ним наблюдают, и лишь ждет момента, чтобы поднять глаза на безмолвного свидетеля.

      Девушка захлопнула блокнот. Рука выходила слишком мягкой, безобидной. Напрашивалась гармошка и кепка крокодила Гены. В реальности сосед выглядел зловеще, а рисунок выходил смешным.

      Бершадский бросил острый взгляд на девушку. Не поздоровался, не улыбнулся, лишь выставил перед собой фигурку. До гаража было метров семь, Полина не могла разглядеть деталей, но образ уловила. Темка! На шее фигурки болталась петля из грязной