Отрубить голову дракону. Татьяна Гармаш-Роффе
Читать онлайн книгу.
у него было несколько наборов шахмат – и электронных, и из дорогих материалов: черные – эбеновое дерево, белые – слоновая кость, – именно эту первую, старенькую и облезлую доску он считал своим талисманом.
Несмотря на подступающую темноту, Никита разглядел диспозицию оставшихся на доске фигур.
– Молодец, – одобрил он. – У тебя есть шанс поставить мне и мат, – засмеялся он.
Но Юля не ответила, не улыбнулась, не подхватила его шутливый тон.
Никита потянулся через стол, взял ее ладони в свои, сжал.
– Юлька, не кисни, мы что-нибудь придумаем!
Она медленно высвободила свои ладони, поднялась, пересела на диван, покрытый пестрым рядном. Ее силуэт полностью утонул в темноте.
Том тоже поднялся, подошел к двери и щелкнул выключателем. Комнату залил желтоватый свет от старой трехрожковой люстры.
Когда-то, еще в начале девяностых, его родители купили этот дом в деревне за бесценок у одной старушки и ездили туда отдыхать каждое лето, тем более что несколько их друзей обзавелись домами по соседству. Веселое было время – время их молодости, беспечной и еще бездетной…
Но чем лучше шли у них дела, тем реже они приезжали в деревню, а к моменту рождения сына дом был заброшен окончательно. Из рядовых советских инженеров с крошечной зарплатой («зряплатой», как тогда острили) родители Никиты превратились в преуспевающих предпринимателей, построили дорогостоящий терем в ближнем Подмосковье, куда и привезли новорожденного сына из роддома.
Однако Никита, пока рос, не раз слышал о деревенском доме в родительских воспоминаниях, о веселых молодых временах и однажды запросился навестить его. Он ему рисовался почти живым, теплым, деревянным, сказочным: такой Дедушка Дом.
Родители уступили напору мальчика и повезли его в деревню. Опасались, что избушка давно прохудилась, а то и вовсе развалилась, – или что прибрали ее, бесхозную, к рукам резвые соседи. Ан нет, напрасны оказались опасения: стоял Дедушка Дом, стоял! Постарел, поседел, малость скрючился, но держался. И никто его не тронул, не разобрал на бревна – потому что никому теперь деревенские дома не нужны даже на дрова.
Никита сразу влюбился в Дом, и он ответил ему взаимностью, согрев теплом своих шершавых бревенчатых стен. К тому времени в деревне почти никого не осталось – молодые покинули ее в поисках лучшей жизни, старики потихоньку покидали, отправляясь в «лучший мир», – а несколько москвичей, купивших, как и родители Никиты, тут дома, наезжали лишь летом, и то не каждый год – зачем ехать в захолустье, когда стало по карману полететь в Венецию или на Канары.
Хотя летом тут было изумительно: рядом речка, грибной-ягодный лес. Бывшие колхозные поля, давно заброшенные, еще давали стихийные урожаи картошки, лука, свеклы, что городским жителям чрезвычайно нравилось: редкое удовольствие выдернуть своими руками какую-нибудь репку из земли, да сразу ее на ужин и употребить. И в соседних садах, утративших хозяев, все еще плодоносили вишни, яблони, груши – бери не хочу, ведь ничейное… Но зимой, конечно, тут делать нечего, да еще в одиночестве. Лишь Никита приезжал