…Неуклюжий сборный бронепоезд, обсыпанный людьми, словно муравьями, двигался по степным просторам.

      На борту главного блиндированного вагона оплывшей масляной краской было выведено «Анархист Коц…».

      Задов, Махно и еще несколько человек сидели на крыше бронеплощадки рядом с орудийной башней. Постукивали на стыках колеса. Перегруженный бронепоезд двигался медленно.

      – Слушай, шо это за «Анархист Коц»? – спросил Махно у Левки. – Кто такой? Ничего про такого не слыхал.

      – А бес его знает, – пробасил Левка. – В России сейчас анархистов, як блинов на Масленицу.

      – Ты, Левка, все про блины, – заметил сосед, перепоясанный пулеметными лентами. – Давай лучше про мацу…

      – Мацу не люблю. Сухость одна и хруст. Блины – другое дело. Особенно на коровьем масле. Багато не съем, а штук двести – ежели под настроение и в аппетит. Клянусь Одессой!

      Окружающие расхохотались.

      – Не надо, братцы, про жратву, – попросил кто-то. – Бо вже живот втянуло, як у той блудной собаки.

      – Буде станция – розживемся! – ободрил «братков» Задов.

      – И все-таки, – не унимался Махно, которого пока еще не слишком волновала мысль о еде, – кто ж он такой, этот Коц? Я почти всех известных анархистов знаю. Чем прославился?

      Пожав плечами, Левка постучал массивной самодельной бомбой по броне орудийной башни. Люк отворился, и оттуда высунулся чумазый морячок в кожанке и бескозырке с местами вылинявшей надписью «Бесстрашный».

      – Чого грюкаете, дармоеды безбилетни? – весело спросил он.

      – Тут, братишка, есть интерес насчет этого Коца. Шо за анархист? Чим прославывся? – обратился к нему Левка.

      – Колеса крутятся, шо вам ще надо? – удивился моряк.

      – Не скажи! Желаем знать своих героев, – ответил Левка. – Имеем право.

      – То не Коц, а Коцюба.

      – Коцюба? – Нестор удивленно пожал плечами. – Кто-нибудь слыхав про таку знаменитость?

      – Ни!

      – Не знаем. Хто такой?

      Морячок сбил набок бескозырку:

      – Так це ж я и есть Коцюба… Краски, понимаеш, трошкы не хватило. В Царыцыни розживусь – домалюю.

      – Краской разживешься и напишешь: «Анархист Кропоткин»! – строго сказал Махно.

      Морячок задумался, стал загибать пальцы, считать. Покачал головой:

      – Ни, не намалюю. Буквов багато, не вместяться. А Коцюба – в самый раз.

      – И чим же ты, Коцюба, так прославывся, шо на нашем революционном бронепоезди свою фамилию желаешь увековечить? – так же строго, как и Махно, спросил у морячка Левка.

      – Чим-чим? – даже обиделся морячок. – А цым… як його… Ну, хлеб ростыв, диток тринадцать душ… и цее… два года комендором при орудии.

      – Ну, орудие – это щас не в счет. Теперь все чи при орудии, чи при пулемети. Жизнь така, – размышлял Левка. – А от тринадцать диточок – это да! – И решительно добавил: – Ладно! Малюй свою фамилию. Як братва? Не будет возражениев?

      – Та