Открытая пинком ноги, дверь жалобно заворчала. Оля лихорадочно подскочила на кровати, на пороге стояла взбешенная мать.

      – Ты куда, дрянь, мои деньги подевала, а?

      – Какие деньги? – протирая глаза, недоуменно спросила Оля.

      – Не притворяйся, тварь, ты прекрасно знаешь какие!

      – Не знаю, я у тебя ничего брала.

      – Хватит врать. И не стыдно смотреть мне в глаза?

      – Мама, я не знаю, какие деньги! Ты о чем?

      – Те, которые я спрятала в тумбочке, под фанеркой задней стенки!

      – Я не брала. Посмотри еще раз.

      – Я уже смотрела. Если ты сейчас же не вернешь мне их, я выгоню тебя из дома!

      – Клянусь, я ничего не брала. Я ни разу в жизни не брала ничего без спросу!

      – Ты меня слышала. Чтобы через полчаса деньги были на месте! – Мать резко повернулась и вышла, изо всей силы хряснув дверью, так, что с косяка посыпалась краска.

      – Господи, – сказала ей вдогонку дочь, – лучше бы я умерла. Я как ничтожная безродная шавка, которая путается под ногами и которую можно пнуть побольнее в удобный момент! Спасибо за доверие, мамуля! – Девушка быстро оделась, собрала сумку и выскользнула из квартиры.

      Когда она вернулась вечером, мать сделала вид, будто ничего не произошло.

      – Ты нашла деньги? – в лоб спросила Оля.

      – Да.

      – Понятно.

      Ольга вздохнула. Конечно, извиняться за грязную сцену матери просто не придет в голову. Хорошо хоть деньги нашлись. Могла и выгнать.

      Перед глазами поплыли черно-радужные круги. С трудом добравшись до постели, не раздеваясь, как была – в джинсах и связанном еще бабушкой солнечно-желтом свитере, – Оля провалилась в мучительный липкий сон.

      Сначала она бежала, задыхаясь от страха и ужаса, потому что сзади был кто-то страшный. Что-то ползло за ней, черное, клокочущее, опасное и коварное, похожее на огромную склизкую амебу. Потом Ольга открыла дверь и оказалась в совершенно другом месте. Странное помещение с узким коридором походило на тюрьму… Какие-то клетки… Некоторые из них были пусты, в других же томились люди. Кое-где на гвоздях висели цепи. Пленники были скованы наручниками и одеты в разноцветную лоскутную одежду, в чем-то театральную и нелепую. Окна нескончаемого коридора были заколочены деревянными досками, и если кое-где пробивался лучик света, пылинки тут же начинали плясать по тонкому его лезвию. Кое-кто из людей, выпускаемых из клеток по каким-то непонятным причинам, двигались перебежками, кривыми