Храм искусства

      рассказ

      Представим Храм искусства как Вавилонскую башню, где все говорят «на разных языках». Художники – на цветном наречии радуги, музыканты – камертонами гармонических тонов, писатели и поэты – иероглифами литер, ученые – алгебраическими построениями цифр… И не понять им никогда друг друга, если бы не Матерь София, Премудрость Божия, повелевшая служить избранникам своим у Престола Красоты и днем, и ночью.

      Кто отступит на шаг от Престола, того муза-диаконисса под ручку выведет из алтаря искусства, мол, «ступай с миром, отступничек дорогой». Более того, даст от щедрот Матери мешочек гульденов на прощанье, дескать, «на сытую жизнь». Это на Западе.

      У нас не так! Только ты от дарохранительницы всего на шаг отошел дух перевести, тут же Федька-алтарник, балбес здоровый, схватит тебя за ворот, выпроводит из алтаря, да пинком с солеи столкнет, не поленится! Ты ему: «За что?!», а он в ответ: «Поэт в России больше, чем поэт! – ступай с Богом и не смей возвращаться – пускать тебя не велено!». И горько, и стыдно, а что поделаешь, сам виноват – шелохнулся.

      Декабрь 2030-ого года.

      Здание Московского художественного училища. Мастерская живописи. Высокие потолки, украшенные реликтами интерьера – деревянными кессонами. Витражные окна до потолка, обнимающие половину московского неба. В центре мастерской – небольшой стол, покрытый розовой велюровой тканью. На столе чья-то внимательная рука расположила нехитрый натюрморт: пара яблок «а ля Сезанн», лукошко, до краев наполненное киноварной ягодой клюквой, и два-три столовых предмета, так сказать, «для темы». Часть ягод рассыпалась по ткани, подсвечивая зеленовато-розовые тени яблок алыми рефлексами.

      Скрипнули петли дубовой входной двери, и в мастерскую протиснулся художник Лешка, талант и будущий гений. Лешка подсел к натюрморту, перевел дух и принялся выдавливать на палитру краски.

      Минуты не прошло, как дверь скрипнула вторично. В мастерскую вбежал поэт Гоша в желтом пуловере и шарфе неопределенного цвета, художественно увитом вокруг его тонкой поэтической шеи.

      – О-ба-на! Красотища-то какая, – Гоша тщательно обвел глазами постановку и, не замечая Лешку, стал что-то быстро писать в скомканную старую тетрадку. Леша неодобрительно поглядел на суетливого Гошу, вздохнул и продолжил размечать рисунок натюрморта на небольшом холсте, натянутом на подрамник.

      Следует сказать, что творческий акт, будь то живопись, музыка, или слово – штука тонкая. Рождение образа всегда имеет глубоко внутренний, интимный характер. И если рядом оказывается случайный