См. статью «Любовь». Давид Гроссман
Читать онлайн книгу.
все равно никто не может понять, но Момик говорил, что он все понимает.
Вообще-то факт, у Момика есть большие способности к языкам, особенно таким, которых никто не понимает и только он может понять, даже если молчат или повторяют всю жизнь два слова, как Гинцбург, который без умолку твердит: кто я? кто я? – и Момик моментально догадался, что у него тоже пропала память и теперь он ищет самого себя в любом месте, даже в мусорных баках, и подумал предложить ему – ведь они сейчас проводят достаточно много времени вместе на скамейке, – что он напишет в программу «Приветы от новых репатриантов», и, может, быть кто-нибудь услышит и опознает его и объяснит ему, кто он такой и где потерялся, да, Момик умеет перевести все с любого языка на любой, он самый лучший королевский толмач, он умеет перевести даже с ничего на что-нибудь.
Ладно, это потому, что он знает, что вообще нет такой вещи «ничего», всегда есть что-нибудь. Так это и с дедушкой Аншелом, который тоже клюет, как птичка, клюет и быстренько глотает, но с еще большим страхом, чем бабушка, – конечно, они Там должны были есть быстро-быстро, как евреи в Египте в ночь Исхода, – и Момик все равно сумеет разгадать рассказ дедушки, ведь он уже знает, что дедушка всегда рассказывает свою историю какому-то одному человеку или мальчику по имени Геррнайгель, к этому имени он возвращается каждый раз по-новому: иногда сердится, иногда как будто подлизывается, иногда плачет и скулит от боли, но три дня назад Момик прислушался хорошенько к тому, что дедушка говорит самому себе в своей комнате, и услышал отчетливо, как он сказал «Фрид», а это имя Момик узнал еще из бабушкиной заветной газеты, и руки у него начали дрожать от нетерпения, но он тотчас сказал себе: отчего вдруг? Ведь это старые истории, так зачем дедушка стал бы рассказывать их все время, да еще с таким волнением? Но ясно, что он решил испробовать и это тоже, и вот, когда он привел дедушку домой с зеленой скамейки и усадил за стол, он сказал ему внезапно, на одном дыхании, без всякой подготовки: «Фрид! Паула! Отто! Арутюн!» Ладно, это правда было немного опасно, у него вдруг появилось ощущение, что дедушка сделает ему сейчас что-то такое нехорошее, и дедушка в самом деле посмотрел на него очень напуганными глазами, но ничего не сделал ему и, помолчав, может, целую минуту, сказал тихим и совершенно отчетливым голосом: «Геррнайгель», – и указал своим согнутым большим пальцем через плечо, как будто там в самом деле стоял какой-нибудь Геррнайгель, маленький или большой, а потом прибавил опасливым шепотом: «Нацикапут», – и вдруг улыбнулся Момику настоящей улыбкой, как человек, который все понимает, потом низко-низко склонился над тарелкой, так что лицо его вплотную придвинулось к лицу Момика, и сказал: «Казик» – с такой нежностью, словно вручил Момику ценный подарок, и руками изобразил маленького человечка, карлика или младенца, и немножко покачал его у груди, как в самом деле качают детей, и все время продолжал улыбаться Момику такой милой доброй улыбкой, и Момик увидел вдруг, до чего же дедушка Аншел похож на бабушку