В тюремной тишине послышались звуки нетвердой походки: шаркая сапогами, к камере приблизились изрядно выпившие охранники. Солнце только что село, и ярко-красный свет увядающего заката пробивался сквозь крошечное зарешеченное окно.

      – Вставай-вставай, маленькая тварь.

      Я лежала, съежившись в углу, в привычном положении: свернувшись калачиком, обнимая себя руками, чтобы удержать в теле тепло, которое жадно забирал каменный пол. Я медленно села, и цепь, прикованная к моей лодыжке, зазвенела. Три пьяные рожи таращились на меня сквозь решетку.

      – Который час? – спросил Брэггер заплетающимся языком. Он был сильно пьян.

      – Тебе пора валить в казарму, – ответила я хриплым от жажды голосом.

      Он хитро улыбнулся.

      – Тебе понравился твой новый аксессуар?

      Я посмотрела на тускло-серые кандалы.

      – Не подходит к платью.

      Он фыркнул.

      – Мерзавка, как и все вы. Ну и как тебе в них?

      – Никак.

      – Зато теперь, как мне кажется, ты будешь держать свой жар при себе, хотя бы в ближайшем будущем.

      – Если только вы не решите оказать особое внимание другим заключенным.

      За несколько недель до этого Брэггер и его пропитанные элем дружки решили, что им надоело слушать кашель пожилого мужчины в камере рядом с моей. Его крики о помощи пробили толстую стену безразличия, которую я воздвигла у себя в голове. Хотя ужасная грязь и еда из испорченных продуктов ослабили мое здоровье и мой дар, мне все-таки удалось добраться через решетку до Брэггера и слегка опалить его обнажённое предплечье. Избиение прекратилось, но заключенный умер той же ночью, и я унаследовала его цепь в качестве награды за вмешательство.

      – Не лезь, куда не просят, Огнекровная мразь, – сказал Брэггер. – А то в следующий раз мы почтим своим вниманием тебя. Тогда ты не продержишься и дня.

      Желудок мой сжался, но внешне я оставалась спокойной.

      – Вы обещаете мне это уже несколько месяцев, а я все ещё здесь. Наверное, я вам нравлюсь. Темплтон