Самарская вольница. Владимир Буртовой
Читать онлайн книгу.
железом обитый по углам сундук с одежонкой погорельцев. В том же сундуке лежал и припрятанный на черный день небольшой запасец денег. Да на те деньги разве что прокормиться в зиму, а дома нового и на сруб не наскрести…
– Вот, загулялся твой Никитка с гостями до поздних петухов, забыл о главном-то, – к Паране с укорами подошла родительница Орина, и руки ее, положенные на голову средней Малаши, заметно подрагивали от пережитого страха: могли ведь и сами в уголья обратиться! То счастье, что живы остались, но душа болела за дочь, за детишек: как им жить в зиму?
– Чего же забыл Никитушка, скажи? – Параня в удивлении изломила темные тонкие брови.
– Кувшин, в коем я переносила дедушку домового, в полночь не разбил и не закопал под передним углом сруба! Медвежью голову не приколотил… Должно, покинул дедушка домовой новое жилище, не пришлось оно ему по нраву. Охо-хо, под какой такой крышей в зиму остались? Кабы знать мне да помешкать с продажей избенки-то…
Неподалеку от них остановился, едва не падая от усталости, Никита, стащил с головы шапку и, весь окутавшись паром, утер ею лицо.
– Будя, братцы, плескать воду, только гарь да дым от этого! – он махнул рукой стрельцам, которые друг по дружке передавали ведра.
– Надобно Еремку сбить со двора, а тебе вселиться в его дом! – горячился пушкарь Ивашка Чуносов, то и дело хватая за воротник старшого своего Алешку, чтоб не лез близко к огню. – А Еремка пущай со своими сопливцами тута посидит, зимушку погреется!
Никита с укоризной глянул на скорого к расправе пушкаря, головой покачал и ответил твердо:
– Его детишки чем виноваты? Погляди вон на Еремку и его женку: Аленка стоит рядом с ним ни жива ни мертва, более моей Парани убивается от несчастья. Так неужто я злой кизылбашец какой, чтобы над товарищем повиснуть коршуном… Мир не оставит нас в беде…
– Тогда я первый тебе в подмогу! – тут же решился быстро отходчивый от гнева пушкарь и повернулся к своей женке, такой же кряжистой и крепкой, как и сам. – Параня, неси-ка, голубушка, потайной наш узелок, что на дне сундука схоронен! Не велико мое сбережение, а сыпанется в общую кучу! – и возвысил басистый голос над бабьим воем и мужским угрюмым говором: – Погуляли, братцы, погрелись, да негоже так-то по домам расходиться. Надобно Никите на новые бревна скинуться да в зиму избу спешно поставить. Плотники и среди нас сызнова добрые сыщутся, а вот бревна да доски погорели, их купить да привезти надобно. Несите, братцы, любую деньгу, лишь бы от чистого сердца была. Годятся серебряные ефимки, а еще лучше рубли, да таких, знаю, у стрельцов и днем с огнем не сыщешь! Годятся и сабляницы да копейки, годятся и полушки, ежели ссыпаны в лукошко. Хороша любая деньга![10]
Бывшие на новоселье стрельцы, а также прибежавшие на пожар соседи, добрые знакомцы или просто сердобольные, кто сразу, ежели были деньги с собой, подходили к Никите и отдавали, иные, сбегав домой в город или на посад, возвращались с монетами или с предметами
Деньга – русская серебряная монета XIV–XVIII веков. Из гривны серебра (48 золотников) с 1535 года изготовляли 600 денег-сабляниц или 300 копеек. На деньгах-сабляницах изображался всадник с саблей, на копейке – всадник с копьем. Полушка – 1/4 копейки, чеканилась из серебра без обозначения достоинства, весом в 0,17 грамма. В одном рубле было 100 копеек, которые чаще всего назывались новгородками, каждая была вдвое дороже сабляницы.