Взовьётся древнерусский глас

      под своды зала… Колокольный,

      звенящий зов, чтоб боже спас,

      чтобы простил нас, своевольных!

      Чтобы живущим на земле

      дал ощущение бессмертья,

      беззвестный голос в синеве

      иерусалимской пел на свете…

      И вот уже не стало стен

      и обнялись земля и небо, —

      великой музыке взамен,

      переплетая быль и небыль…

      Я в синем омуте души

      на дальних хорах пребываю.

      И это я пою в тиши,

      и предо мной – земля нагая,

      чей первородный грех велик,

      а войны – нам во искупленье!

      Над миром протянул старик

      длань бога. И затихло пенье.

      Я пела в юности под арками, я пела!

      Я пела музыку, которая летела

      от дальних отсветов судьбы, души касаясь, —

      такою маленькой сама себе казалась…

      Я пела в юности Всенощной силы бденье,

      за всю непрожитую жизнь прося прощенье,

      за все дороги, что взовьются серпантином,

      за все разлуки, что с тревогами едины.

      Я пела музыки рахманиновской звуки,

      ещё не зная, как повиснут в горе руки,

      когда покинут меня близкие-родные,

      взвалив на плечи мне все тяготы земные…

      Познала горечи измен и расставаний,

      и вкус внезапных перемен и расстояний!

      Я пела в юности под сводами, не зная,

      что заключалась в этих звуках жизнь земная.

      Гармоний чистых переливы —

      снега на пиках убелённых,

      австрийских горных рек мотивы,

      перипетии саг и склонов.

      Гармоний славных перепевы,

      влетевших песней отдалённой, —

      тирольцев гордые напевы и

      скрипок нежных плач и стоны.

      Гармоний моцартовских вдоволь

      в фортепианном беге пальцев…

      Надет платок негромкий вдовий

      на музыкальных душ скитальцев.

      Гармонией – вершиной жизни —

      болею в соль-минорном свете:

      жалею, что в другой отчизне

      и жаль, что жил в другом столетьи.

      Гармоний чувственным узором

      с тобою связана навеки!

      Как много Бога и простора

      в одном небесном человеке…

      Убить, помиловать, изгнать, простить? – извечною

      проблемой мучается совесть. Бесконечною

      то кантиленой, то горячей