Она сидела неподвижно, испуганно глядя на него.

      Пудинг подгорел. При виде пудинга брови Джона поползли вверх, и Герда поспешила с извинениями:

      – Прости, дорогой. Сама не знаю, почему так получилось. Это моя вина. Дай мне верхушку, а сам съешь остальное.

      Пудинг подгорел потому, что он, Джон Кристоу, просидел в своем кабинете лишних четверть часа, размышляя о Генриетте и мамаше Крэбтри, предаваясь охватившему его нелепому чувству ностальгии по Сан-Мигелю. Виноват был он сам. Что за идиотизм – тут же брать его вину на себя и класть себе подгоревшую верхушку… Это хоть кого доведет до бешенства! Почему она вечно делает из себя мученицу? Почему Тэренс смотрит на него с таким пристальным любопытством? Почему, о господи, почему Зина вечно шмыгает носом? Почему все они выводят его из себя, черт побери?!

      Гнев Джона обрушился на Зину:

      – Ты что, не можешь высморкаться?

      – Думаю, дорогой, она немного простудилась, – сказала Герда.

      – Ничего подобного! Тебе вечно мерещится, что у них простуда! С ней все в порядке.

      Герда вздохнула. Она не могла понять, как это врач, постоянно лечащий других людей, может быть так безразличен к здоровью собственной семьи. Джон постоянно высмеивал малейший намек на болезнь.

      – Я чихнула восемь раз перед ленчем, – значительно сказала Зина.

      – Это от жары, – ответил Джон.

      – У нас совсем не жарко, – заметил Тэренс. – Термометр в холле показывает пятьдесят пять градусов[17].

      Джон встал.

      – Все закончили? Хорошо! Тогда поехали. Ты готова, Герда?

      – Одну минуту, Джон. Я только уложу кое-что из вещей.

      – Разве ты не могла сделать этого раньше? Чем ты занималась все утро?!

      Кипя от злости, Джон вышел из столовой. Герда поспешила в спальню. В спешке она, конечно, провозится еще дольше. Ну почему бы ей не приготовить все заранее? Его собственный чемодан был уложен и стоял в холле. Ну почему?..

      Сжимая в руке колоду довольно потрепанных карт, к нему подошла Зина.

      – Папа, можно я тебе погадаю? Я умею! Я уже гадала маме, и Тэрри, и Льюис, и Джэйн, и кухарке.

      – Хорошо. Погадай.

      «Интересно, – думал он, – сколько времени она еще проканителится». Ему хотелось скорее покинуть этот ужасный дом, эту улицу, этот город, полный страдающих, чихающих, больных людей. Скорее в лес. Влажные осенние листья… изящная отчужденность леди Энкейтлл, производящей впечатление бестелесного существа.

      Зина важно раскладывала карты.

      – Посередине – это ты, папа! Червонный король. Всегда гадают на червонного короля. Теперь я разложу остальные карты лицом вниз. Две налево и две направо от тебя, одну – над головой, она имеет над тобой власть, другую – в ногах, ты имеешь власть над ней… А эта карта сверху. Теперь, – Зина глубоко вздохнула, – мы начинаем переворачивать. Направо от тебя, очень близко – бубновая дама.

      «Генриетта», –