Пишу в саду этюд с цветущей магнолией. Женя сидит рядом и без умолку болтает о гимназии в К., которую она окончила в прошлом году.

      – Осенью я поеду на педагогические курсы. Сначала мама хотела ехать со мной, но потом раздумала.

      Я понимаю, почему раздумала: она потеряла надежду жить с сыном.

      – Вы, конечно, Женюша, поселитесь у нас?

      – О, мне бы очень хотелось! Но Катя находит, что мне лучше жить одной.

      Я окликаю Катю и прямо спрашиваю, что она имеет против того, чтобы Женя поселилась у нас зимой.

      – Хотя бы потому, – отвечает Катя, – что у вас, наверное, очень шумно.

      – У нас? – удивляюсь я. – Да у нас мертвый покой! Пока светло, я работаю в мастерской, а вечером занимаюсь скульптурой, рисую, читаю. Разве Илья мог бы работать при шуме? Изредка мы ходим в театр, в концерт. Гости у нас бывают очень редко.

      – Женя может привыкнуть у вас к роскоши.

      – Вы, Катя, не знаете дороговизны петербургской жизни. Илья получает три тысячи, я зарабатываю приблизительно столько же. Илья добр, вы знаете его доброту. Он многим помогает и, уверяю вас, при таких средствах особенной роскоши не заведешь.

      – Я сужу по вашим платьям и безделушкам, – говорит она, немного сбитая с толку.

      «Как ты молода еще, милая», – думаю я и продолжаю:

      – Я люблю все красивое и изящное – это правда, но таким труженикам, как мы с Ильей, большая роскошь не по карману. Не забудьте, я еще всю зиму болела и не могла работать.

      Она не выдерживает:

      – Право, глядя на вас, как-то странно слышать: труженица, работать…

      – Почему? – наивно спрашиваю я. Мать тревожно взглядывает на Катю.

      – Ваша работа для вас – развлечение, удовольствие.

      – А разве надо ненавидеть свою работу? Разве вы ненавидите ваших учениц, ваш труд? – удивляюсь я.

      Она хочет что-то возразить, но я не даю:

      – Правда, мой труд лучше оплачивается. Художниц меньше, чем учительниц.

      Она начинает краснеть.

      – Вы производите предметы роскоши, не знаю, труд ли это.

      – Значит, вы ни во что не ставите работу бедной фабричной девушки, которая целый день гнет спину над плетением кружев, – восклицаю я с ужасом, – только потому, что она производит предметы роскоши?

      «Не слишком ли я?» – мелькает у меня в голове. Да нет, «бедная труженица», «гнуть спину» – это такие обиходные слова в ее лексиконе, что она и не заметила их.

      – Да, но работница получает гроши! – восклицает Катя.

      – Опять только потому,