Жизнь женщины. Мария Викторовна Гарзийо
Читать онлайн книгу.
последующие годы совместной жизни как-то смазались в один пестрый поток, а эта минута за все время так и не потеряла четкости и красок. Затерявшись в воспоминаниях, не заметила, как кончился концерт. Дочка наказывала походить. Надо решиться. Доктор сказал, что если залягу, то это конец. Надо решиться. Конфета поблескивает на столе глянцем обертки. Вот похожу и съем ее. В награду за муки. А ведь бегала когда-то, прыгала, танцевала. Выступала на 9 мая на Красной площади. Не верится, что та тощая попрыгунья могла превратиться в такую неподъемную немощную груду. Пододвигаюсь осторожно к краю кровати. Сердце испуганно вскакивает и ошалело бьется о ребра: «Ей, не надо! Ты что! Будет больно!» «Ничего, потерпим» шепчу сквозь зубы я. Доктор сказал надо. Дочка сказала надо. А надо, значит надо. Ноги, опухшие бочонки испещренные венами, недовольно гудят, почуяв неладное. Я подаюсь вперед, хватаюсь за подпорку. Раз, два, три. Раскачиваюсь перед последним рывком. Ну же, давай. Нет, ноги не слушаются, не держат чрезмерную тяжесть тела. Еще одна попытка. Третья, четвертая. Есть! Получилось. Встала. Сразу же со всех сторон понеслись болевые сигналы. Кряхтит одряхлевший позвоночник. Плачет поврежденное во время последнего падения бедро. Стонут отвыкшие от движения мышцы ног. «Цыц! Надо, значит надо!» затыкаю я их голосящие глотки. Один шаг. Второй. Третий. Хорошо бы сделать десять. Тогда можно со спокойной совестью съесть конфетку и сегодня больше себя не мучить. Пятый, гад, болезненный очень вышел. Еще, немножко, ну, совсем чуть-чуть. Рожать тоже непросто было. И сносить презрение мужа к моим родителям. А тяжелее всего было смотреть, как он гаснет изо для в день, сжираемый изнутри проклятой болезнью. Врачи запретили говорить ему диагноз. Гуманность советской медицины. Я должна была выйти к нему со спокойным счастливым лицом и сказать «Ничего страшного, этого всего лишь грыжа». И ни один мускул не должен был дрогнуть, ни одна слезинка не должна была смочить глаза, выдав тем самым истинный вердикт «Ты умрешь». Я смогла. Умыла лицо. Вытерла. Вышла в коридор с улыбкой. А внутри рыдало отчаяние. Он был непростой. Он умел сделать больно. Но когда пришла беда, все былые обиды отодвинулись на задний план. Остался только он, я, и наш первый танец на том вечере. Шестой! Опять помогла пожелтевшая от времени картинка памяти. Седьмой. Осталось всего ничего. Давай же! Замолчите кости-предатели! Забыли, как носили меня по школе. Сверху вниз по ступенькам. Успеть заскочить к завхозу, узнать насчет ремонта, утвердить с завучем новое расписание, разобраться, из-за чего вышел конфликт на уроке биологии. Вся ответственность на мне. Я – директор. Моя работа занимала восемьдесят процентов моего времени и девяносто моих мыслей. Дочка и сын ревновали, когда я называла учеников своими детьми: «Мы – твои дети!» «Да, вы, конечно, вы». И они тоже. Я помнила все их фамилии, их светлые лица. Запаса любви, которым одарила меня природа, хватало всем с лихвой. Я стремилась согреть своим