Воскрешение Лазаря. Владимир Шаров
Читать онлайн книгу.
днём и накрутила до того, что когда узнала, что надо ложиться в больницу на операцию, была рада. Отрезали мне ровно треть желудка, и ещё месяц после больницы я сюда не приезжала – была совсем слабой. И вот лежа дома, по обыкновению печалясь, я однажды вспомнила про отцовский квоч, искала его до середины ночи, а следующим утром собралась с силами и как последняя дура поехала в Рузу.
В трёхстах метрах отсюда выше по течению, – продолжала Ирина, – хорошие длинные мостки, я на них легла: солнышко греет, тепло, благодать – и я, хоть и не взяла никакой снасти, шлепаю своим квочем по воде и шлепаю. Через час сомы стали подплывать, ходят кругами, интересуются, кто их приманивает. Иногда, неизвестно почему, может, от нетерпения, хвостами бьют. А мне так хорошо, и оттого, что я им никакого зла не желаю, и оттого, что вижу, как они из самой глубины прямо ко мне, к мосткам поднимаются и снова в яму на глубину уходят: сильные, мощные рыбы, а слушаются, будто дети.
Вечером я вернулась на кладбище, заползла в свой домик и сразу заснула, а утром, едва открыла глаза, уже знала, что никуда мне ехать не надо. С тех пор я каждый день ходила на реку, и действительно дело пошло – звук редкий, его ни с чем не спутаешь, и слышно далеко. Всё, что было частью отца, квоч хорошо помнит, и главное – это гарантия, что всё правда, без обмана. В декабре, – продолжала Ирина, – когда Руза замёрзла, работа у меня встала, я думала, что надолго, до весны, но потом догадалась купить у мармышечников пешню, теперь сверлю лунки и шлепаю себе, будто вокруг лето».
В другой раз – к тому времени я уже понимал, насколько далеко она ушла – Ирина сказала мне, что сначала плоть её отца была редка и прозрачна, словно паутина, он был почти невесомым. Она брала его на руки, и он был легче грудного младенца. Ей с ним всё было страшно – вот так брать его, прижимать к себе, вообще касаться, потому что кожи или не было, или она была настолько тонка, что Иринины пальцы, как она их ни складывала, продавливали, проходили его чуть не насквозь. Она говорила мне, что и сейчас бывает, что ей страшно трогать отца, а это необходимо, и главное, хочется. Хочется прижать к груди, согреть, успокоить. Хочется, чтобы именно твое тепло его грело, а не тепло земли или буржуйки, или того же солнца. Им всё время надо заниматься, смазывать раны, порезы, трупные пятна. Раньше язв было очень много, теперь меньше, но тоже есть.
«Понимаете, – объясняла она мне, – здесь куда больше страха, чем с собственным ребёнком. Я, например, с моими тремя детьми вообще никогда ничего не боялась, ну, может быть, чуть-чуть, с первым, и то сразу после роддома. А так я себя чувствовала уверенно, мне и в голову не приходило, что вот он какой маленький, хрупкий, тронь я его чуть сильнее и всё, его не будет. Конечно, ко мне ходила хорошая патронажная сестра, без неё у моего первого ребёнка было бы больше и опрелостей, и болячек, но я не сомневаюсь, что в одиночку тоже бы его вырастила и поставила на ноги. Мне с ним всё было легко, потому что всё доставляло наслаждение, и прижимать к своему телу, и гладить, и целовать. Спал он как сурок, значит,