Сон – намного интересней

      Уползающего дня,

      Остаканив граммов двести

      И гитарой отструня,

      Удивлённой белокурой

      Ничего наобещав,

      Как сожжённой партитурой,

      Сыпать складками плаща

      И подталкивать к порогу,

      И давиться немотой,

      Понимая понемногу —

      Позвонил опять не той

      И не той терзался песней

      Перетягивая, для.

      Сон – намного интересней

      Уползающего дня.

      На гвоздь, ещё забитый старовером,

      Повешу я своё ружьё —

      Почувствую себя вечерним пэром,

      Потешу самолюбие своё.

      Хозяйка, чугунок из русской печки,

      С улыбкой выхватив на стол,

      И речью, словно в половодье речка,

      Нас на вечерний возведёт престол.

      Потом повыцветшее покрывало

      Заменит мятно простыня,

      Чтоб ночь меня же уверяла:

      Всё для единственного – для меня.

      И буду я величественно главным,

      До первых птичьи голосов,

      Пока хозяйка не поднимет плавно,

      Как занавес к закрытию, засов.

      Обрывки музыки,

      Клочки созвучий,

      Витают, тают и таятся

      Во мне, как узники,

      Меня измучив —

      Судьбинные паяцы.

      Обрывки прошлого,

      Когда-то лица,

      Витают, тают и таятся

      Во мне непрошено:

      Мне – двадцать, тридцать —

      Судьбинные паяцы.

      Обрывки холода

      Уже под сердцем

      Витают, тают и таятся

      Прозренья смолоты

      В небесность терций —

      Судьбинные паяцы.

      Не сразу мы верим в потери —

      Мы, леса лишённые звери.

      Порой древний запах чащобы

      И голос овражьей утробы

      Зовут, призывают к кострищу —

      Поджарить убитую пищу.

      Потери.

      Потери всё ближе,

      Их кровь даже память не слижет.

      Не сразу мы верим в потери,

      Хоть в их отдалённость и верим.

      Потери.

      Потери всё ближе:

      Кострище и нас потом слижет —

      Такая удача, ещё бы,

      Для жертвенника из чащобы.

      На коже – губ прикосновения,

      Мечусь в пространственности странной.

      Но вижу только тени я,

      Пространство отдавая странам.

      На коже, в призраке шагреневом,

      Чужие тени истекают.

      Вот потому-то и не верю Вам,

      Что Вы притихшая такая.

      На коже – синева венозная

      Запечатлелась нашим кодом.

      Уже отчаиваться поздно нам

      И тщиться пафосным уходом.

      Мне – всё лететь в прикосновения,

      Мечась в пространственности странной,

      Где буду видеть только