Чингисхан. Человек, завоевавший мир. Фрэнк Маклинн
Читать онлайн книгу.
обитавшими на юге за Великой стеной, куда отправлялись меха, кожи, кони, овцы, валухи, верблюды, яки и соль в обмен на лаки, текстиль, слоновую кость, украшения и оружие из железа. Дай-сечен рассказывал о богатстве и могуществе империи Цзинь, и Тэмуджин недоумевал: почему же тогда цзиньцы не завоюют племена в степях и не отберут у них все то, что получают торговлей? Дай-сечен отвечал: китайцы – не воинственный народ, а Тэмуджин думал, что тогда их покорят другие племена, более воинственные.
Но скоро безмятежные времена закончились. Когда Тэмуджину исполнилось двенадцать лет, пришли вести о смерти Есугея. Предположительно, совершая очередной набег, Есугей повстречался с очень большим отрядом татар. Их силы были почти равны, и исход битвы никто не мог предсказать. Татары все же узнали своего главного врага и решили заманить в ловушку. Поскольку два войска встретились на татарской территории, татары пригласили монгольского предводителя и его людей на пиршество, подмешав в угощенье медленно действующий яд{179}. Угроза съесть или выпить яд всегда была неотъемлемой деталью степного быта, но Есугей нанес бы страшное оскорбление татарам, если бы отказался от их гостеприимства. Вскоре после отъезда из татарского лагеря он почувствовал ужасную боль в желудке и, немного помаявшись, скончался. Согласно коду чести номадов, он становился мучеником{180}. Умирая, Есугей попросил верного нукера Мунлика вернуть Тэмуджина домой. Сподвижники переживали утрату, и, возможно, Мунлик произнес знаменитую эпитафию: «Ключевые воды пропали, бел-камень треснул»[21]{181}.
Мунлик поскакал к унгиратам, чтобы сообщить печальную весть Дай-сечену. Унгиратский вождь не хотел отпускать Тэмуджина, жалея свою дочь Бортэ, которая оставалась в положении покинутой супруги, но он должен был подчиниться обычаям степей и отправить парня в долину Онон.
Есугей спешно отозвал Тэмуджина, зная, что после его смерти поднимется проблема наследования, а если сына не будет дома, то никто не назовет его имя и не заступится за него, как говорят французы, les absents ont toujours tort[22]. Первые предвестники грозы появились, когда вдовы Амбагая запретили Оэлун присутствовать на ежегодной церемонии поклонения выдающемуся прародителю тайджиутов{182}. Затем, когда Оэлун попыталась сплотить клан борджигинов вокруг себя, соплеменники ее не поддержали. В этом проявилось не столько женоненавистничество, сколько нежелание признавать главенство двенадцатилетнего подростка. Очевидно, какое-то влияние оказала и обыкновенная корысть: Оэлун не была кондотьером, в отличие от покойного супруга, и соплеменники могли лишиться возможностей поживиться набегами и грабежами.
Им не понравилось и то, что Оэлун отвергла притязания младшего брата Есугея, бравшего ее в жены согласно обычаю левират. Этот человек, Даритай, четвертый сын Бартана, оскорбился и начал сговариваться с тайджиутами, чтобы покончить с борджигинами{183}. Вожди и племена, один за другим уходили от Оэлун. Первым ушел
SHC p. 18.
Silvestre de Sacy,
В «Сокровенном сказании» эти слова произносит один из предводителей тайджиутов, откочевавших и бросивших Оэлун с детьми (§ 72). –
Ratchnevsky,
Отсутствующие всегда неправы (
Rachewiltz,
RT i p. 133.