Игра на гранях языка. Б. Ю. Норман
Читать онлайн книгу.
уникальных объектов (космос, дьявол, Луна, Шекспир, Эрмитаж и т. п.)… И этот класс тоже растет в своем количестве.
И вот тут-то мы убеждаемся в том, что то противопоставление, которое казалось нам простым и очевидным («один – не один»), в действительности является сложным и относительным. В самом деле, спросим себя: брюки – это один предмет или несколько? Один? А почему тогда слово имеет только множественное число? А часы – это один предмет? А почему… и т. д. Поэтому некоторые ученые предлагают уточнить значение (понимание) грамматической категории числа. Правильнее считать, что в основе ее лежит противопоставление не по единственности – неединственности, а по расчлененности – нерасчлененности (А.В. Исаченко). Тогда слово брюки, отвечающее «идее расчлененности», попадает в одну графу с обычными формами множественного числа (камни, цветы и т. п.).
Но данное решение снимает только часть вопросов. Потому что наше понимание «расчлененности» или «нерасчлененности» оказывается условным, зависящим от языковой конвенции, договора. Это значит: мы как бы договорились, что считать расчлененным, а что – нет. Вот в весах язык «увидел» расчлененность (когда-то!), а в телефоне – нет. Поэтому весы стоят всегда во множественном числе, а телефон – обычное «двучисловое» существительное: в единственном числе – телефон, во множественном – телефоны. И таких непоследовательностей, «произвола» в грамматике хоть отбавляй. Гусли и цимбалы – музыкальные инструменты, включающие в себя много струн, поэтому естественно, что они обозначаются существительными во множественном числе. Однако подобные им инструменты – допустим, лютня или домра – обозначаются существительными в единственном числе, и тут язык никакой расчлененности «не замечает». Множественное число слов шахматы и шашки мы мотивируем множественностью, расчлененностью комплекта фигур для игры, хотя тут же, рядом, существуют названия домино или лото, которые как раз множественного числа-то и не имеют… А если выйти за пределы русского языка – обратиться хотя бы к близкородственным славянским языкам, то тут найдутся еще более удивительные примеры. Белорус как будто обращает внимание на то, что решетка (или ограда) состоит из прутьев, поэтому соответствующее существительное – краты – в белорусском имеет только множественное число. Поляк говорит о скрипке «они»: в польском языке название этого инструмента – skrzypce – тоже единственного числа не имеет. Словенец «замечает», что пол состоит из досок, поэтому в словенском название пола – tla – всегда «множественно»… И в каждом языке список таких случаев свой, особый. Конечно, все это – закрепленная в языке условность, и не более. Конвенция, которую приходится соблюдать.
Но вот тут-то как раз и открывается обширное поле для игры. Как уже отмечалось, специфической особенностью языковой игры является то, что она опирается на внутренние свойства языковой системы, на собственное устройство языка. Именно так происходит и здесь: говорящий в своих речевых вольностях как