Историк науки Лоррейн Дастон начинает свою статью «О наблюдении» с констатации парадоксального статуса научного наблюдения в истории и философии науки: его повсеместное и чрезвычайно разнообразно присутствие в поле науки («даже, по-видимому, в математике на отдельных исследовательских стадиях»), но при этом подчиненное и приниженное положение в нормативных иерархиях научного опыта, оборачивающееся «невидимостью» и отсутствием в качестве самостоятельной исследовательской темы (в отличие, например, от научного эксперимента) в истории и философии науки [4, p.98]. Эта констатация определит не только общие контуры широкомасштабного исследовательского проекта «Истории научного наблюдения» [5] под руководством самой Дастон и Элизабет Лунбек (объединившего 17 исследователей из различных европейских и американских академических институций), но и конкретные исследовательские стратегии и операции этого проекта. Дело не только в том, чтобы учредить в рамках истории науки новую исследовательскую территорию, тем самым восполнив очевидную лакуну в ее дисциплинарном пространстве («Историям научного наблюдения» присущи амбициозность нового начинания, но и надлежащая скромность и сдержанность: их цель – «открыть новую область исследования, но не исчерпать ее, … показать, что научное наблюдение имеет историю и дать некоторое представление о ее богатстве…» [5, p.5], но и провести работу по эпистемологической реабилитации научного наблюдения, которая будет развернута не на уровне очередной реорганизации и переупорядочения эпистемических концептов («теория», «наблюдение», «эксперимент», «истина», «достоверность», «объективность», «подтверждаемость», «данные» и пр.), а на уровне детальных эмпирических описаний фактических модальностей существования знания и практик его производства. «Истории научного наблюдения» – это предприятие исследовательское, но одновременно и апологетическое: вернуть наблюдению эпистемологическое достоинство (шаг, предполагающий выход за пределы нормативной эпистемологии и философии науки), сделав его видимым, различимым и действующим в сложном историческом ландшафте науки. Это попытка в рамках исследовательского исторического письма реактивировать и переприсвоить «специфичность» и «разнообразие» научного наблюдения, воздав должное «предмету», который философские и иные метанаучные дискурсы, используя различные стратегии редукции, лишили «сложности» – структурной и исторической. Но что значит «наделить научное наблюдение собственной историей или, конечно же, многими историями…» [ibid]? Историей, собственно, чего является история научного наблюдения? Каково то поле исследовательских объектов, которое оно себе очерчивает, и какую его разметку производит, стремясь поддержать неизбежно проблемное и неустойчивое равновесие между историей в единственном числе и историями во множественном числе?

      Стратегия, которая позволяет превратить научное наблюдение в исследовательский объект истории науки, может быть