Жандармы в ту пору носили голубые мундиры.

      Агафья Тихоновна надеялась с помощью Дубельта, слывшего покровителем молодых талантов, передать прошение Александру Михайловичу Гедеонову (1791–1867), возглавлявшему императорские театры и Москвы, и Петербурга.

      Дубельт оказал помощь, и просители отправились при его содействии на приём к Гедеонову. Дарья Леонова рассказала в своих «Воспоминаниях…»:

      «Приезжаем. Нас просят подождать в канцелярии. Несколько времени спустя выходит из кабинета директор. Хмурый вид его, суровость взгляда произвели на меня такой страх, что, не будь со мной Агафьи Тихоновны, я бы, кажется, непременно убежала. В сущности же, как узнала я впоследствии, директор был очень добрый человек…

      Подали ему прошение. Прочитав, он сказал: “У нас и своих очень много, принять не могу”. Мне сделалось ещё страшнее, и я думала только, как бы уйти. Но моя Агафья Тихоновна опять-таки нашлась. “У неё голос очень хорош”, – сказала она. На это он отвечал: “Это дело другого рода. Если у нее голос, то голоса нам нужны. Сейчас дам вам бумагу. Поезжайте с ней в Большой театр к Каусу. Он попробует голос и напишет мне отношение”. Получив бумагу, мы тотчас же отправились в Большой театр. Нас ввели в залу, где как раз шли репетиции хорам. Увидав хористок, одетых, на мой взгляд, нарядно, я была ужасно сконфужена своим туалетом. Они кидали на меня взоры пренебрежения, думая, вероятно, что я новая хористка. Хотя мне было всего четырнадцать лет, я была очень развита и казалась взрослою.

      Каус, режиссер Большого театра, попробовав мой голос, написал, что слух великолепный, голос есть, но что нот не знает совершенно. С бумагой этой мы поехали обратно к Гедеонову, который, прочтя её, позвал директора школы Обера и велел принять меня в класс первоначального обучения нот к Быстрову, учителю пения. Приказано было, чтобы поторопились моим приготовлением.

      Я была вольноприходящей. Это было осенью 1849 года. Быстров, исполняя приказание директора поторопиться моим приготовлением и желая выслужиться, особенно прилежно занимался со мною, так что к марту 1850 года я пела уже на сцене школьного театра арию из оперы Роберт “Сжалься!” Диапазон моего голоса был так обширен, что учитель, не поняв его, заставлял меня петь сопрано, тогда как впоследствии оказалось, что у меня контральто».

      Первая любовь

      «К этому времени относится событие, которое в значительной степени подействовало на душевное мое состояние и окончательно решило мою будущность.

      Вскоре после появления моего на школьном театре был на Царицыном лугу парад. Знакомые наши дали нам в окне Павловских казарм два места. Матушка и я отправились смотреть парад. По окончании его, когда мы собирались домой, представили нам одного молодого человека, который предложил нам свои услуги, чтобы проводить нас, так как экипажа у нас не было. Когда дошли мы до дому, то за такую любезность матушка сочла своею обязанностью