Вернувшись в свои личные покои Эндеруна (третий двор султанского дворца Топкапы), Селим велел никого к нему не пропускать. И вновь у дверей неподвижно застыли дильсизы, покорные одной лишь воле султана.

      Дильсизов, служивших в личной охране султана, выбирали из крепких высоких подростков, захваченных во время набегов на славянские деревни и выживших после операции по удалению языка. Дильсизы не понимали ни по-турецки, ни по-гречески, а отсутствие языка не позволило бы им даже описать того, что происходит на тайных совещаниях султана с министрами. Было у дильсизов еще одно преимущество – из-за невозможности сговориться между собой, она не устраивали заговоров, подобно янычарам.

      Теперь стоявшие у дверей немые стражники знали: султан желает побыть один, и никто не смеет его беспокоить. Пусть бы даже пламя охватило половину Стамбула, или янычары подняли бунт, дильсизы не пропустили бы сюда ни одного человека, это было известно даже валиде-султан Михришах, матери Селима, и султан иногда этим пользовался, если хотел избежать неприятного разговора с родительницей.

      Меряя шагами свой кабинет, Селим пытался заглушить боль, которую разбередили в его душе слова шейх-аль-ислама. Эбубекир-Ратиб-эфенди! Он стал верным другом молодого шехзаде (титул наследного принца Османской империи) Селима, когда тот был заключен в кафесе (клетка – покои, куда запирали наследников престола, чтобы они не вызывали смуту в государстве) дворца Топкапы за неудавшийся заговор против своего дяди султана Абдул-Хамида.

      Заговор, как теперь ясно понимал Селим, с точки зрения здравого смысла был совершенно нелеп – дядя не собирался ни убивать его, ни лишать престола. Заговорщики просто-напросто преследовали собственные цели и использовали для этого юного принца и его мать