Тайны мужского и женского в художественных интуициях Н.В. Гоголя. С. В. Синцова
Читать онлайн книгу.
как некий художественный эксперимент воплощения гендерных проблем по принципу «дополнительности», описанному Н. Бором в отношении научных объектов. Согласно этому принципу в отношении любого объекта может быть использован принцип описания «от противного»: выбрана «система координат», диаметрально противоположная ранее использованной и, соответственно, язык описания. В результате могут быть получены прямо противоположные, но не исключающие друг друга научные «картины» исследуемого предмета. Они лишь «дополняют» одна другую, расширяя представление о природе изучаемого явления, о его двойственных сущностях.
Данная общенаучная теория является научно-теоретическим осмыслением одного из способов мышления. Возможно, что подобный «метод описания» свойственен не только научному мышлению, но отчасти характерен и для художественного, и был эмпирически освоен задолго до появления «принципа дополнительности» Н. Бора.
В таком ключе рассмотрение «Женитьбы» и «Миргорода» представляется оправданным по ряду даже чисто внешних «параметров». Во-первых, это произведения, принадлежащие к двум разным родам литературы, драматическому и прозаическому. Ясно, что способы и принципы видения явлений, раскрытия их внутренней сути в разных родах литературы весьма и весьма отличаются. Во-вторых, типы организации связей целостности совершенно различны в пьесе и цикле повестей. Первая предполагает активное «держание» связей внутренних, генерируемых чаще всего на основе конфликтов и их «ветвлений». Цикл, напротив, ориентирован на поиск связей «внешних», способных удерживать единство достаточно разнородных в тематическом, а иногда и в жанровом плане произведений (например, жанровых разновидностей повестей).
Имея в виду такую «дополнительную» жанрово-родовую природу пьесы и цикла повестей, можно предположить, что Н.В. Гоголь, испытав немалые трудности в выстраивании ризомно-спонтанного типа целостности в драматическом произведении, не сумев его сразу освоить и воплотить, обратился к связям более традиционным и хорошо ему знакомым. Цикл повестей позволял подойти к изменчивой и трудно уловимой тайне гендеров с «другого конца»: не из ее внутренних саморазрастаний, чреватых спонтанными переходами во все более глубинные и неожиданные смысловые образования, а через систему устоявшихся и освященных культурой представлений о мужском и женском, их взаимоотношениях. Отталкиваясь от этих устойчивых смысловых доминант, переосмысляя, варьируя их, даже разрушая и подменяя другими, можно было добиться примерно сходных художественных результатов: выявить в мужском и женском гендерах необычное, странное, «потайное», невыразимое словом, не контролируемое человеческим разумом и культурой.
Цикл, основанный, как правило, на вариативном развитии, углублении и «остранении» единой проблемно-тематической линии, предоставлял для этого особо благоприятные возможности[13]. Выбор цикла повестей
Наиболее полно проблему циклообразования в «Миргороде» рассматривает И. А. Есаулов (118), давая развернутый обзор литературоведческих концепций по данной проблеме. Среди этих концепций нет таких, что связывали бы циклообразование с женскими и мужскими персонажами, их отношениями, а также системно отслеживали бы внутритекстовые ассоциации в четырех повестях «Миргорода». Например, Ю.М. Лотман кладет в основу своих размышлений о единстве цикла образы пространства. Г. А. Гуковский пишет о разной степени самостоятельности повестей и парной оппозиционности (особенно во второй части). М. Б. Храпченко вообще отрицает глубинную смысловую связь между повестями «Миргорода» (311). И. А. Есаулов видит основой их связи «эстетическую идею». Т.Б. Гаджиева (не без влияния взглядов И.А. Есаулова) усматривает в цикле развитие «религиозной идеи», вернее, отступлений от нее (в отличие от «Вечеров…») (61). В.А. Зарецкий усматривает «лирический конфликт», основанный на «антитезе» «дерзких мечтаний» и «низменной буколической жизни» (124) и т. п.