В кулисах молча болталось несколько рабочих сцены, ожидая, когда закончится номер, и нужно будет менять декорации. Вверху, на колосниках, дожидались своей очереди осветители: им предстояло сменить цветные желатиновые фильтры перед газовыми рожками или повернуть рожки – вверх или вниз, в зависимости от того, сколько света потребуется на сцене. Некоторые из заявленных на вечер исполнителей толклись рядом. Маккиннон слыл превосходным фокусником, и они ни за что не согласились бы пропустить его номер. Джим прокрался сквозь тьму и полусвет – певица-сопрано как раз добралась до финала – и занял свое место сразу за занавесом, у громадного железного колеса.

      Там он и стоял, легкий и собранный, светлые волосы откинуты со лба, взгляд зеленых глаз напряжен, пальцы барабанят по ободу колеса. И тут у него за спиной раздался шепот.

      – Джим… Сможешь мне помочь?

      Он обернулся. Фокусник стоял в тени; на белом размытом пятне лица чернели провалы глаз.

      – Эти люди… – он ткнул пальцем в сторону ложи, где усаживались две уже знакомые фигуры; в полумраке блеснули очки того, что был ниже ростом. – Они хотят меня убить. Помоги мне улизнуть, как только опустится занавес. Ради бога, я не знаю, что мне делать…

      – Ш-ш-ш! – отозвался Джим. – Отойдите-ка назад, они смотрят.

      Песня подошла к концу, флейта в оркестре сочувственно издала последнюю трель. В зале захлопали и засвистели. Джим сжал обод колеса.

      – Ладно, – процедил он сквозь зубы. – Я вас отсюда вытащу. Приготовились…

      Он принялся крутить колесо, и занавес пошел вниз.

      – Со сцены уйдете с этой стороны, – сказал он сквозь гром аплодисментов и рокот механизма, – а не с той. Из гримерки вам что-нибудь нужно забрать?

      Маккиннон кивнул.

      Как только занавес опустился, со светильников сняли цветные желатиновые пластины, сцену залил ослепительный белый свет. Расписной задник с модной гостиной взвился вверх; в кулисах закипела бурная деятельность: разворачивали огромную бархатную ширму, ставили ее на второй план; на середину сцены тащили столик, оказавшийся неожиданно тяжелым; расстилали большой турецкий ковер. Джим подбежал, чтобы поправить завернувшийся край и заодно придержал ширму, пока другой рабочий регулировал за ней противовес. Все это заняло не больше пятнадцати секунд.

      Помощник режиссера дал сигнал осветителям, и они вставили в металлические рамки новые желатиновые пластины, одновременно прикрутив напор газа в рожках. Свет сделался тусклым, розовым и таинственным. Джим кинулся назад, к своему колесу; Маккиннон занял место в кулисе. Конферансье произнес небольшое вступление, дирижер в яме поднял палочку…

      Грянула увертюра, зал разразился аплодисментами, Джим налег на колесо, и занавес пополз вверх. Маккиннон ступил на подмостки и в мгновение ока преобразился. Номер начался.

      Несколько секунд