А за проволокой колючей,

      В самом сердце тайги дремучей —

      Я не знаю, который год —

      Ставший горстью лагерной пыли,

      Ставший сказкой из страшной были,

      Мой двойник на допрос идет.

      А потом он идет с допроса,

      Двум посланцам девки безносой

      Суждено охранять его.

      И я слышу даже отсюда —

      Неужели это не чудо! —

      Звуки голоса своего:

      За тебя я заплатила

            Чистоганом,

      Ровно десять лет ходила

         Под наганом,

      Ни налево, ни направо

         Не глядела,

      А за мной худая слава

         Шелестела.

      А не ставший моей могилой,

      Ты, крамольный, опальный, милый,

      Побледнел, помертвел, затих.

      Разлучение наше мнимо:

      Я с тобою неразлучима,

      Тень моя на стенах твоих,

      Отраженье мое в каналах,

      Звук шагов в Эрмитажных залах,

      Где со мною мой друг бродил,

      И на старом Волковом Поле[40],

      Где могу я рыдать на воле

      Над безмолвьем братских могил.

      Все, что сказано в Первой части

      О любви, измене и страсти,

      Сбросил с крыльев свободный стих,

      И стоит мой Город зашитый…

      Тяжелы надгробные плиты

      На бессонных очах твоих.

      Мне казалось, за мной ты гнался,

      Ты, что там погибать остался

      В блеске шпилей, в отблеске вод.

      Не дождался желанных вестниц…

      Над тобой – лишь твоих прелестниц,

      Белых ноченек хоровод.

      А веселое слово – дома —

      Никому теперь не знакомо,

      Все в чужое глядят окно.

      Кто в Ташкенте, а кто в Нью-Йорке,

      И изгнания воздух горький,

      Как отравленное вино.

      Все вы мной любоваться могли бы,

      Когда в брюхе летучей рыбы

      Я от злой погони спаслась

      И над полным врагами лесом,

      Словно та, одержимая бесом,

      Как на Брокен ночной неслась.

      И уже предо мною прямо

      Леденела и стыла Кама,

      И «Quo vadis?»[41] кто-то сказал,

      Но не дал шевельнуть устами,

      Как тоннелями и мостами

      Загремел сумасшедший Урал…

      И открылась мне та дорога,

      По которой ушло так много,

      По которой сына везли,

      И был долог путь погребальный

      Средь торжественной и хрустальной

      Тишины