25 мая выпало на воскресенье. Был уже вечер, когда Майкл подошел к бельевому шкафу и оглядел свои одежды; он чувствовал жгучее желание кому-нибудь понравиться; при его красоте и блеску обычно это не составляло большого труда, женщины  сами были падки на таких мужчин, как он, и потому для него дело было не слишком утомительным или затянувшимся на долгое время. Ему этого и не было нужно, самое ненавистное  и досадное, что ему казалось досадным – были попытки с женской стороны превратить мимолетные встречи в длительные, постоянные. Это было не для него,  делового, даже холодного, даже враждебного к женщинам. Самое лучшее было для него, – и эта привычка уже установилась и превратилась в правило, –  пойти в ресторан, познакомиться с женщиной, потом пройти с ней в ближайшую гостиницу, провести там ночь или несколько нужных ему часов, а затем расстаться, без имен, без адресов, без телефонов, без сюсюканья, без нежных слов. Он был по природе холостяком и желал им остаться, ни обременяя ни себя, ни других, не обрастая ни обязательствами, ни долгами, ни заботами. Таков был его образ жизни: жить в свое удовольствие и полностью посвятить себя делу. Дело было важнее всего, важнее всяких нежностей, наслаждений, чувств, эмоций, скандалов, пеленок, детского лепета, заботливой жены. Чаще всего дело отвлекало его от насущной, природной потребности в женщине, но если не помогало, он одевался, шел в бар или ресторан и без долгих проблем находил более или менее приятную, неназойливую, понятливую женщину на несколько часов. После встречи он тут же о ней забывал, возвращался домой и снова с головой окунался в дело.

      С матерью у него были холодные отношения, казалось, отлучив ребенка от груди, мать отлучила его и от своей души вместе с любовью, и Майкл рос в ровной, прохладной атмосфере деловых людей: отец занимался бизнесом и был поглощен им с головой, мама – торговлей модной одеждой и мужчинами; мальчик, предоставленный себе, рано повзрослел и смотрел вокруг себя холодными, расчетливыми глазами, а себя рассматривал, как