Война и мир. Том I–II. Лев Толстой
Читать онлайн книгу.
он записывает в дневник: «Я зачитался историей Наполеона и Александра. Сейчас меня облаком радости сознания возможности сделать великую вещь охватила мысль написать психологическую историю: роман Александра и Наполеона. Всю подлость, всю фразу, все безумие, все противоречие людей, их окружавших, и их самих». Исторические сочинения и мемуары Толстой штудировал внимательнейшим образом. Как он писал без всякого преувеличения: «Везде, где в моем романе говорят и действуют исторические лица, я пользовался материалами, из которых у меня во время моей работы образовалась целая библиотека книг, заглавия которых я не нахожу надобности выписывать здесь, но на которые я могу сослаться».
Свою задачу при изображении исторических лиц автор сформулировал в статье «Несколько слов по поводу книги “Война и мир”»: «Историк и художник, описывая историческую эпоху, имеют два совершенно различные предмета <…> Историк обязан иногда, пригибая истину, подводить все действия исторического лица под одну идею, которую он вложил в это лицо. Художник, напротив, в самой одиночности этой идеи видит несообразность с своей задачей и старается только понять и показать не известного деятеля, а человека. Все это я говорю к тому, чтобы показать неизбежность лжи в военных описаниях, служащих материалом для военных историков, и потому показать неизбежность частых несогласий художника с историком в понимании исторических событий».
Соединение “семейных” глав с развернутым описанием исторических событий, соединение в “Войне и мире” нескольких сюжетных линий, включение в ее текст многих десятков персонажей были чертами совершенно новыми для современного Толстому романа. Позднейшие исследователи назвали “Войну и мир” романом-эпопеей[8].
В историко-философских главах “Войны и мира” писатель раскрывает свое понимание смысла и законов истории[9]. По его мнению, исторические события определяются совпадением множества причин, и потому люди не установить причины этих событий. Толстой ожесточенно и язвительно полемизирует с мнением о решающей роли великих людей – царей, полководцев, дипломатов – в истории. Чем выше место человека в обществе и в государстве, тем с большим числом обстоятельств он должен считаться, – замечает Толстой. Подлинно великий человек не вмешивается в таинственный, не постижимый умом ход истории. Он только ощущает сердцем ее законы и стремится не мешать ходу событий. Именно таков в изображении Толстого Кутузов, не заботящийся о военных планах, ведущий себя пассивно и рассеянно накануне решающих сражений. И именно поэтому, убеждает писатель, победитель – Кутузов, а не Наполеон, тщательно разрабатывавший военные планы, но не ощущающий скрытого хода событий, забывший, что нравственная правота в войне 1812 года – на стороне русских. Толстой отвергал историческую науку, считая ее шарлатанством. Он допускал, что движение истории определяется не волей людей, а Провидением, Судьбой[10].
В жизни
См.:
Историческая концепция Толстого не была неким чудачеством. В 1868 г. автор «Войны и мира» писал историку и литератору М.П. Погодину об этих воззрениях: «взгляд на историю» – «плод всей умственной работы» его жизни и образует «нераздельную часть того миросозерцания, которое Бог один знает, какими трудами и страданиями выработалось во мне <…>».
Однако идея Провидения была для Толстого не предметом веры или убеждения, а всего лишь гипотезой, почти метафорой, принимаемой при отсутствии иных объяснений (об этом прямо сказано на страницах «Войны и мира»).
Толстовская философия история не была абсолютно оригинальной и новой. Как показал Б.М. Эйхенбаум, на автора «Войны и мира» повлияли идеи нескольких очень разных авторов – французского анархиста Ж. Прудона (одна из книг которого, знакомая Толстому, так и называется «Война и мир»), французского консервативного мыслителя Ж. де Местра, английского историка Г. Т. Бокля, русского историка М. П. Погодина, близкого к славянофилам историка-дилетанта и математика князя С.С. Урусова. –
Впрочем, сходство историософии Толстого с идеями Бокля, Погодина или Урусова, по-видимому, не стоит преувеличивать: во многом это совпадение в частностях или в языке описания. См. об этом:
Противоречия толстовской историософии, о которых писали критики и обыкновенно пишут исследователи, Я. С. Лурье считает мнимыми.