Кумач надорванный. Роман о конце перестройки. Игорь Бойков
Читать онлайн книгу.
И портрет вынесем. Чтобы люди знали, кто сегодня настоящий, подлинный гражданин.
Кто-то вытащил из кармана открытку-календарь и, торопливо водя пальцем по столбцам чисел, принялся вслух отсчитывать девять дней. Винер заспорил с Першиным о том, как правильно считать: с самой ли кончины или со следующего дня.
– Конечно со дня смерти. Так принято, так всегда считают, – подсказывали отовсюду.
– Двадцать второго получается, следующая пятница, – проговорил тот, что высчитывал по календарю. – Через неделю.
Человек в бежевом пиджаке, отерев платком увлажнённое, багровое лицо, воскликнул в зловещей решимости:
– Пусть они только посмеют запретить! Пусть только…
Текст заявки в райисполком на проведение траурного митинга начали составлять здесь же, во время собрания. Никто, правда, толком не знал, что в ней следует писать, даже Винер.
– Юристы среди нас есть? – обращался он несколько раз к окружающим. – Помогите правильно сформулировать.
Юристов не нашлось. Проспорив, решили в итоге поступить просто: письменно объявить властям о том, что желают провести акцию в память об академике Сахарове и подкрепить такое объявление ссылкой на пятидесятую и пятьдесят первую статьи Конституции СССР. Кто-то, чуть лучше подкованный в законах, подсказал, что они гарантируют гражданам свободу слова и свободу собраний.
– Пусть-ка соблюдут собственную конституцию. Хоть раз, – присовокупил он.
Гораздо более страстный спор закипел, когда стали выбирать место для манифестации. Против центральной площади вдруг резко высказался Борис Костюкевич, тощий, неопрятно лохматый пенсионер, в прошлом доцент университетской кафедры иностранных языков:
– Позвольте, уважаемые, – хрипловато заскрипел он. – Вы забываете, что посреди этой площади стоит памятник Ленину – основателю советской тоталитарной системы. Проводить митинг возле подобного монумента было бы кощунственно по отношению к памяти Андрея Дмитриевича. Он жизнь положил на борьбу с тоталитаризмом.
– Но ведь это самый центр города. Там всегда людно, – неуверенно возразил аспирант.
Костюкевич, раздражаясь, стянул лицо в желчные морщины:
– Напоминаю, мы выходим почтить Андрея Дмитриевича. Место не должно оскорблять память великого мыслителя-гуманиста. Мне жаль, молодой человек, что вы настолько нечутки.
– А куда ж тогда выходить? – спросил Павел Федосеевич, теряясь перед логикой Костюкевича.
– Разве больше некуда? Центральный парк, памятник космонавтам возле Политехнического института, краеведческий музей… А туда, к Ленину, пусть коммунисты ходят.
– Давайте Университетскую площадь укажем в заявке, – предложил Винер. – Она и в центре, и оживлённая всегда, и истуканов там никаких поблизости нет. Да и вообще, где же ещё, как ни возле университета, проводить митинг памяти выдающегося учёного, академика?
Против доводов Винера не возразил никто, даже Костюкевич отмяк, благосклонно кивая. Заявку переписали набело,